Он и забыл совсем, что она тоже умеет злиться. Удивительным образом перекошенное лицо ее второй ипостаси отказывалось покидать память Левифрона, служа вечным напоминанием о его нынешней «непохожести» на любого другого нормального жителя Фатарии, о той ненависти, которую вызывает одно лишь его существование, но теперь алхимик ловил себя на том, что постепенно перестает воспринимать Эбигейл-девушку и Эбигейл-мужчину как одно целое. Продолжи она существовать для него как некое бесполое существо, подобного разграничения никогда бы и не появилось. Но теперь, когда она сама провела черту между своими личностями, Филин просто не мог избежать разделений и строгого контекстного восприятия. Тот злобный мужчина с пляшущими огнями в глазах и ладонях – кто-то совсем другой. Эта рыжая девица не умела делать такого лица. По крайней мере, алхимик хотел в это верить. Но крик, а Эбигейл сорвалась именно на него, заставил хрупкую иллюзию пойти трещинами.
- Конечно, я нервничаю! А кто бы не нервничал? Не поле с цветочками обсуждаем.
Из ее уст эта констатация очевидного факта выглядела куда менее неуместной, чем казалась до этого, будучи произнесенной Герхеном. Именно так обычно произносилось что-то в духе «нет, я совершенно спокойна!», но Эбигейл, видимо, решила не раздувать еще большую драму из и без того на редкость глупого диалога. Вместо этого она захотела продемонстрировать, что полностью осознает серьезность своего положения, хотя сам факт этого спора ясно говорил, что ничего она не осознает.
- Почему до тебя, такого умного идиота, не доходит, что не могу я уйти?! Я встряла в это во все и не могу помахать вам ручкой и сказать: "Ну бывай, свидимся как-нибудь". Я переживаю за Аль и Бэя, и за тебя. Я не хочу, чтобы все что я пережила было напрасно.
Левифрон слушал, как она расходится, и сверлил взглядом пол, краем разума ожидая, что он загорится. Почему все так любили строить из себя жертву обстоятельств? У рыжей были ноги, никто ее не садил на цепь и не привязывал к кровати, силой принуждая остаться. Она не подписывала контрактов, не брала денег вперед за услуги эскорта или охраны, не приносила клятв и не была связана с ними абсолютно ничем иным, что могло только прийти на ум. Ее «не могу» равнялось «не хочу», а для такого аргумента даже объяснения не нужны были. Эбигейл была такой же, как и те два-придурка студиозуса, как Джафар, некоторое время путешествовавший с ними ассури. Ей просто было интересно. Этот интерес забивал и инстинкты самосохранения, и всякий разум, и если бы даже какая-то частица Эбигейл взвыла в ужасе от ее поступка, та просто не расслышала бы этот крик о помощи. Потому что такие вещи доходят только тогда, когда твой череп раскалывает булыжник, когда твою жизнь высасывает Изнанка, когда на шею опускается петля. И доходят они внезапно, с эффектом ухнувшего по затылку обуха.
«Она пожалеет. Я пожалею»
И немой вопрос – «зачем я только поддался искушению и попросил ее остаться?». Вопрос, которые не сопровождало ни капли раскаяния или жалости. Ум понимает, что так нельзя, нельзя продолжать тянуть с собой в болото невинные души, а руки сами тянутся к ближайшей жертве, дабы ухватиться за ее рукав и получить хоть какое-то временное успокоение. Ты не один. Впервые за долгое время ты не один. И пока рыжая тоже не растаяла под влиянием чего-то чудовищного, отягощающего душу и совесть, можно было успокоиться.
«У меня ведь есть такое право?»
- Не буду облегчать тебе жизнь, раз уж боишься меня убить, так приложи усилия, чтобы этого не сделать. Учись! Тебе теперь с этим жить и искать другие пути своего пропитания, не причиняя вред народу.
Алхимик не сдержался, горько усмехнулся, что девушка едва ли могла заметить с высоты своего положения. Как можно было быть такой наивной – и одновременно до сих пор живой? Как можно было соглашаться на предложения такого, как он, как можно так свято верить, что шадосы –святые, которым под силу жить так же, как и всем вокруг. Эбигейл ничего не понимала, и это злило Левифрона.  Он хотел, чтобы она поняла, раз уж увязалась за ними следом, и будь он телепатом, он бы непременно показал бы девушке все, пусть бы даже ее захлестнуло этой темной волной так, что она бы захлебнулась и более не вынырнула. Но Филин не был телепатом, а слова не могли дать осязаемую форму его ощущениям. Видят боги, он пытался. Но, видимо, не существовало такого языка, на котором он смог бы объяснить Эбигейл, что не так, почему злоба накатывает раз за разом, а если таковой и имелся, никто Левифрона ему не научил. Только и оставалось биться о лед, а рыжей – говорить высокопарные фразы невпопад.
- Я уйду, когда сама этого захочу, и если кто-то из вас вновь поднимет эту тему, я его покусаю! Слава богам, Аль лишилась памяти, а то наверняка бы продолжала бы нудеть по этому поводу.
«Потому что у нас есть причины нудеть по этому поводу. Тебе стоило бы загибать пальцы, когда я перечислял людей, которые никогда от нас этих слов не слышали. Но что будут означать загнутые пальцы, если на твоем языке слова «смерть» нет».
- Никуда я не уйду.
Будто шторм прошел. Эбигейл больше не кричала, но точка после этой фразы обозначилась столь отчетливо, что дальше перечить было как минимум глупо. Рыжая не уйдет, потому что теперь ей не просто любопытно, теперь к интересу примешалось упрямство, а Левифрон не хотел, чтобы она уходила, и это его до крайности эгоистическое желание было куда важнее, чем благородство и мораль. Множество факторов, множество причин, но оправдывать себя не хотелось. Даже шадосы – люди. Может, тогда стоит перестать корчить из себя непонятно что?
- Хорошо, - без всяких дальнейших споров ответил алхимик выпрямляясь. – Ты не уходишь, а я тебя больше не прогоняю. Я просто сделаю все, чтобы однажды ты живая и здоровая вернулась домой.
Это был консенсус с самим собой, в мгновение ока успокоивший бурю внутри Герхена. Я разрешаю себе получить помощь – а взамен возвожу эту помощь в ранг ценности. Достаточно справедливо для логического ума Филина.
- Я надеюсь, я утолил твой интерес и разогнал скуку. Извини, что моя сказка оказалась не такой веселой и жизнерадостной, как обычно написано в книжках, - несколько сухо подвел итог мужчина, поднимаясь со стула. Отчасти – потому что больше не мог сидеть, как осужденный, находясь под взором рыжей, направленным сверху вниз. Отчасти – потому что от долгих разговоров разболелось и запершило горло, вино ведь кончилось еще на середине.
Алхимик подошел к столу с меньшей стороны, потрогал чайник. Разумеется, тот был едва-едва теплым. Учитывая, сколько выпила Эбигейл, чая там оставалось совсем немного, немудрено, что он остыл за столько времени. Свое недовольство этим фактом Филин, впрочем, никак не выказал, просто вылил остатки в кружку из-под вина и залпом выпил. Першение улеглось.
- Поздно уже, - спустя несколько секунд произнес алхимик. И пусть вечер только начинался, ему казалось, что для одного дня случилось достаточно. Левифрон был эмоционально истощен.

30 БМ 1647 года, вечер - 31 БМ 1647 года, раннее утро

- Хочешь, чтобы я ушла?
Интересно, Эбигейл так понравился их добродушный разговор, что с ее уст сорвался подобный вопрос, или она просто плохо понимала намеки, пусть даже не претендующие на звание тонких? Подобная недогадливость немного раздражала, но прямолинейность девушки в значительной мере меркла на фоне иных ее опрометчивых решений и слов. Стоило отдать Левифрону должное: он был настолько не искушен общением с женщинами, что не заметил и тени какого-либо иного подтекста в словах рыжей, для него ее слова означали только то, что они могли значить согласно толковым словарям. Не уловил он и того смысла, который Эбигейл сразу же поспешила перечеркнуть.
– Ну я эмм… не в том смысле. С этим-то смыслом, мы вроде бы разобрались. Я к тому… Мне уйти к себе и оставить тебя одного?
Даже удивительно, как Герхену снова удалось сохранить просто непроницаемое спокойствие. Наверное, причиной тому была изрядная доля равнодушия ко всему сущему, ведь у алхимика осталось одно-единственное желание – лечь спать и перевернуть этот день, как страницу в книге. А там, быть может, будет что-то лучшее и более светлое.
- А ты собралась остаться тут и ночевать на табурете? Я большой мальчик, меня не нужно укладывать спать. Я с этим прекрасно справлюсь сам.
Может быть, такой ответ был чересчур резок, особенно учитывая, что алхимик так и не узнал причин столь странных и очевидных вопросов, но если рыжая хотела прямоты - Филин мог обойтись и без вежливых намеков. Если же ее так волновала его сохранность, то ее душа могла быть спокойна – между ними была всего лишь стена. Задумай Левифрон окончательно сойти с ума или утащить к себе в логово под покровом темноты какого-нибудь сытного и полнокровного ребенка, Эбигейл была бы первой, кто это услышал. Если же причиной ее неуверенности было что-то принципиально иное, то что ж, Герхен тоже воспринимал намеки и подтексты из рук вон плохо.
Так или иначе, но Эбигейл карты не раскрыла, чего никто, в общем-то, и так не требовал. Оставив вилку в многострадальном пироге, который она немилосердно терзала, еще раз демонстрируя свой отнюдь не кроткий нрав, девушка пожелала спокойной ночи и ушла. Дождавшись, пока ее шаги стихнут на коридоре, а дверь в ее комнату – закроется, Филин собрал чашки, чайники, тарелки и приборы, часть из которых пришлось волочь магией, и снес вниз, отдав разносчицам и поблагодарив за ужин. Затем алхимик сходил в конюшню, убедился, что лошади в порядке, и забрал Клейма, который успел истосковаться, сидя и карауля скарб хозяина и его попутчицы.
Вопреки своим планам, подпирать дверь стулом Левифрон не стал, но окна закрыл и зашторил, а у порога приказал оставаться волкодаву. Кто знает, что могло пойти не так, не говоря уж о том, что пес не блистал чистотой, его шерсть все еще была спутана той грязью, которую он вынес на себе с поля экзекуции при Налии, и откровенно пахла мокрой и грязной псиной. Его следовало помыть, но на подобные подвиги у Герхена уже не находилось сил. Одну ночь как-нибудь перетерпят, не впервой. Пес все равно не возражал – у двери тоже было тепло, сухо и светло.
Быстро раздевшись и сбросив сапоги, алхимик с тяжким вздохом залез под оделяло. Какая-то часть сознания упорно не верила, что кровать настоящая, что это не плод больного воображения, которому осточертело ночевать в корнях деревьях и у камней на голой земле, но нет, каркас даже скрипнул весьма и весьма натурально, на что морок явно не был способен. Другое дело, что уже спустя минуту Левифрон заметил, что его пятки торчат на весу, а одеяло с матрасем заканчиваются где-то в районе лодыжек, но это, судя по всему, должно было остаться его извечным роком. Страшно было представить, где бы закончились гномьи кровати, на которых ютились девушки в Рудмроге.
«Может, стянуть матрас на пол, как и там? Пол длинный, его хватит, - отстраненно думал алхимик, подтягивая к себе ноги. – Нет, завтра. Все завтра».
Спать хотелось невероятно, но нормальный сон к Левифрону так и не пришел. Организм – штука хитрая, и стоило ему только понять, что место вокруг него – безопасное, как что-то переключилось и встало на привычные рельсы. Бессонница, его старая подруга, триумфально вернулась, обратив ночной сон в обрывки, прерываемые частыми пробуждениями, а немногим после рассвета отобрала и эту милость.
На двадцать восьмом году жизни подобная подлость уже не вызывала в Левифроне ровным счетом ничего. Не вылезая из-под одеяла, он слушал тишину постоялого двора и наблюдал за тем, как в комнате постепенно становится светлее. Клейм спал, чуть слышно похрапывая. Высунув руку, Герхен протянул ее к окну, едва коснувшись занавесок. От оконных рам ощутимо тянуло холодом, за бортом гуляла лютая зима. Еще один повод пока никуда не идти.
«Вот загремят внизу посудой – тогда и вылезу», - про себя решил алхимик, втягивая руку обратно под одеяло.

В этой смутной серой дымке время искажалось, растягивалось, сжималось, ходило волнами. Если бы не храп Клейма и не отдаленный звуки, доносящиеся из других комнат, то можно было бы подумать, что вокруг спальни Левифрона простирается пустота. Вакуум, космос, в котором нет ни воздуха, ни звука, ни тем более людей. Только алхимик и его мысли, обращенные на пространство за окнами и дверью, развернутое, как игрушка-оригами, швами наружу. По ним можно было повести пальцем, проследить связи, выделить алгоритм и логику. Но теперь, кажется, он видел куда больше, ибо смерть открыла знание. То самое знание, которое Альвэри так неосмотрительно назвала иллюзией, сном, помрачнением рассудка, не имеющим никакого отношения к реальности. Но Филин видел. Однажды пройдя по тропе, он мог почувствовать ее след снова.
Не ведал алхимик, сколько он так пролежал, позволяя мыслям складываться в абстрактные и неосязаемые выводы, а после вновь распадаться в единый медлительный поток, пока на коридоре не обозначилось первое движение. Открылась и закрылась дверь, отрывистые женские шаги по направлению к лестнице. Скрип верхней многострадальной ступени, о которую столько раз спотыкались в потемках, что и не счесть. Чуть позже – тот самый долгожданный глухой звон посуды с кухни. Герхен бы поморщился, спади с него нега застывшего пространства.
Вопреки собственному обещанию, он так и не встал, ибо больше на коридоре никакой активности не отмечалось. Жаль только, что и мысленный поток разбился о камни реальности, сразу же обратившись в водяную пыль. Эбигейл, вышедшая, видимо, на завтрак, не оставила шансов на воскрешение той атмосферы пустого пространства, которая упорно мерещилась до этого. Все резко стало весьма прозаическим, особенно – ноющая боль в бедренных суставах. Ноги затекли.
«Проклятые короткие кровати», - подумалось Левифрону, пока он переворачивался на спину и вытягивался до хруста в костях. Пятки тут же обдало холодом. Полежав немного на спине, алхимик понял, что ему так нравится даже больше. Ноги он, впрочем, все равно согнул, втянув их под оделяло. Холод из окошка гулял по деревянным половицам.
Кажется, Герхен даже умудрился задремать, потому что уже спустя мгновение после того, как он закрыл глаза, к его двери приблизился некто, кто с едва уловимым шелестом просунул нечто под дверь. Голова была немного ватная, что и указывало на сон. От шороха проснулся даже волкодав и, завидев белый квадрат на полу, с интересом подполз к нему, чтобы обнюхать. С минуту Филин созерцал это яркое пятнышко в общей серости, после чего любопытство взяло верх, и он сел на кровати. Закутавшись в одеяло и подтянув его повыше, чтобы не цепляться при ходьбе, мужчина встал, подошел к двери и подобрал листок. Тут же и развернул одной рукой, дабы не выпустить одеяло и не окунуться в утренний холод, будто в прорубь.
Эбигейл писала, что уже проснулась, но его будить не стала. Правильно, девушка ведь не знала, что в нормальных условиях подкараулить Герхена в том состоянии, от которого его можно было разбудить, было той еще задачкой. Стоило ей сказать, что по утрам она могла стучаться без страха, тот сон, который переживал Левифрон, и не жалко было прервать. И так был рваный, как флаг взятого на абордаж торгового судна.
«А ведь я ожидал, что мне удастся отдохнуть…» - внезапно вспомнил мужчина, рассматривая письмо. Неужели усталость оказалась не такой уж неподъемной? Или ему просто было бы слишком жирно, утолись она в один прием? Нельзя получить все и сразу, дорогой утопист. Покой бы обесценился.
Оставив лист на столе, Левифрон невероятным усилием воли распахнул одеяло и сбросил его на кровать. Гусиная кожа тут же покрыла его руки, алхимик на мгновение замер, а после поспешил натянуть шерстяные штаны, рубашку и носки. Сразу полегчало, даже холод из окошка кусался уже не так больно, потому сапоги и свитер надевались куда спокойней. В комоде нашлось небольшое ручное зеркало, и Филин после некоторых сомнений заглянул в него. Усталость немного спала с лица, хоть и не ушла полностью, да и без походной грязи и спутанных пылью и потом волос, падающих на глаза, лицо выглядело лучше. Побриться бы только не мешало, в очередной раз отметил алхимик. Но пока это было не к спеху, может, найдут в городе лавку всякого полезного в быту барахла – тогда и поднимется вопрос на повестку дня. Так хотя бы уродливый шрам не настолько акцентировал на себе внимание. В качестве финального штриха Левифрон окунул пальцы в небольшую кадку с водой и зачесал волосы назад, чтобы совсем не мешали обзору, после чего осмотрел себя еще раз, удовлетворился результатом и отложил зеркало. Подхватив плащ и сумку, из которой заблаговременно были вынуты варежки, алхимик вышел в коридор, выпустил пса и запер комнату на замок. Отправив ключ к кольцу и медальону, мужчина подошел к двери Эбигейл.
Не до конца понятно, почему, но постучался он тихо, настукивая мотив какой-то развеселой песенки, которую удалые менестрели играют в тавернах, когда все уже изрядно подшофе. Наверное, он подсознательно хотел немного разрядить гнетущую атмосферу вчерашнего разговора. На рыжую он зла не держал, в конце концов, она даже не пришла с ножом в руках за его холодным сердцем этой ночью, что уже тянуло на подвиг.

<--- Улицы Мандрана
31 число Благоухающей Магнолии 1647 года, день - вечер

Эбигейл была рада наконец-таки оказаться в тепле, она успела порядком замерзнуть. А еще устала. Всю дорогу к постоялому двору девушку не оставляли мысли, куда же делся Левифрон, смог ли он догнать животных. Оставалось только надеяться, что алхимик догадается, куда они могли пойти и вскоре появится.
Суккубия прошла к столу и повесила свой плащ на спинку стула. «Надо будет почистить», - подумала девушка, глядя на следы от варенья. Она жестом предложила Бэю занять стул напротив, и села сама. К ним тут же подошла лоддроу, но Эби отказалась от еды, попросив лишь принести бумагу, чернильницу и перо. Было сомнительно, что мужчина внезапно заговорит. Куда делся его голос вообще было загадкой.
- С чего же начать? – об этом Эбигейл спрашивала саму себя. – Вы с Альвэри вообще-то вместе. Не знаю, сколько это длится, никто из вас не говорил, но думаю, пару месяцев как минимум.
Эби и правда не могла об этом судить, только предполагала, что история с болотами произошла не так давно, а раз уж лоддроу ввязалась в это, то нужна была веская причина.
- Наверное, поэтому тебе и пришло это письмо. Должно быть она сама дала твой адрес, раз уж часто там бывала, - суккубия побарабанила пальцами по столу.
Подошла девушка и передала Эбигейл то, что она просила, еще раз поинтересовавшись, не надумали ли они сделать заказ. Таррэ попросила принести ей компот, морс или что-нибудь в этом роде, а потом дала время Бэю, если тот хотел заказать себе что-нибудь. По-хорошему, надо было бы поесть, но Эби не чувствовала подобного порыва. Хотелось уже рассказать историю и покончить с этим, но она понимала, что нет смысла ему говорить всего. Мало ли как на него подействуют новости о том, что он участвовал в организации побега, встретился с только что переродившимся шадосом, а затем узнал, что еще станет отцом. Судя по всему, в первый раз все это его довело до беспамятства, а что будет во второй?
- Неделю назад мы вчетвером были в горах, и там произошел несчастный случай. Альвэри была ранена, и Левифрону пришлось оперировать ее прямо там, в лесу. Сам можешь догадаться, условия были так себе. И без последствий не обошлось. У нее начался сильный жар и какое-то время Аль не приходила в себя. Мы пережидали в ближайшей деревне. После пробуждения выяснилось, что Альвэри никого из нас не помнит. Теперь ты можешь понять нашу реакцию, когда и ты явился сюда с той же проблемой?
Эбигейл отпила из стакана, который только что принесла лоддроу. И спустя какое-то время продолжила.
- Дальше все просто, добрались до Рудмрога, там разошлись, с тобой договорись встретиться здесь через пару дней. Ты отправился в Таллем, а мы в Мандран. Альвэри сейчас у себя дома. Но сложность в том, что она не знает кто мы. Аль думает, что Левифрон – странствующий доктор, отчасти так оно и есть, а мы его помощники, и нашли ее в лесу. Не знаю, зачем мы так сказали, побоялись ее волновать. Так что к правде будем выводить ее постепенно. Вот, собственно и все.

Отредактировано Эбигейл (2017-01-25 11:41:28)

[ Улицы Мандрана ]
31 число Благоухающей Магнолии 1647 года, вечер

И хотя Левифрон готов был поклясться, что не запоминал дорогу от постоялого двора к центральным улицам города и парку, ноги каким-то чудесным образом сами несли его в нужном направлении. Видимо, холод делал свое дело, пробуждая в организме силы, прежде тому неизвестные – тягу к выживанию, которая пересиливала хронический топографический кретинизм.  Подсобил и Клейм, который в ориентировании всегда давал значительную фору хозяину, а потому вполне себе уверенно брел вперед по четко видимой ему тропе. К тому моменту, как они дошли до нужного им поворота к таверне, уже начало вечереть, солнце окончательно скрылось за домами. Герхен отметил про себя, что в Мандране наступление вечера ощущалось не так сильно, как на материке, снег отражал свет, а потому все равно казалось, будто еще очень светло. Можно было предположить, что при такой погоде и ночью с успехом получилось бы гулять, висела бы луна на небосводе, не прикрытая тучами.
В отличие от соседних домов, постоялый двор горел огнями, к нему подтягивался народ, многие даже не заходили внутрь, оставаясь снаружи. Видимо, те, кому пить не пристало, но место встречи придумать было нужно. Помня, как чудесно воспитан свин, алхимик подобрал его с земли и понес под мышкой, задницей вперед, чтобы пустобрюх не шибко впечатлялся открывшимся ему явлениям и видам. Пухлое создание оказалось невероятно теплым, пусть даже налипший снег несколько портил впечатление, и знай Герхен об этом раньше, вопрос с отогревом хотя бы частично был бы решен. Другое дело, что невозможно было вечно бегать, ночи на востоке были невероятно холодными, даже свин не помог бы. Самобичевание Левифрона же пока не позволяло ему совершить акт самоубийства посредством вмерзания в скамью.
Открывшаяся дверь выпустила в лицо горячий воздух, немного душный и разящий снедью и алкоголем, но куда более приятный, чем морозная сырость на улице. Пропустив Клейма вперед, Герхен змеей просочился внутрь, сразу же осмотрелся. Первым делом он приметил рыжую шапку волос, ярким пятном выделяющуюся на фоне блеклой обстановки и бледных лоддроу, с ней же рядом нашелся и Бэй, и что-то по нему не было похоже, что все его проблемы в жизни Эбигейл удалось разрешить.
«Я не хочу участвовать в этом разговоре», - донесся отголосок мысли, которой Филин тешил себя ранее, когда только осознал, что рыжая намеревается помочь нерадивому иштэ, даже если этого не желал ни он, ни Левифрон. Уцепившись за эту идею, Герхен отвернулся от товарищей и широким шагом пошел прямиком к лестнице, покуда его не заметили, не окликнули или и вовсе не дернули за плащ со словами «вот ты где!», каким-то невероятным образом опознав сквозь капюшон. Хотя к чему тут невероятность, волкодав выдавал с потрохами, ибо едва ли во всем городе нашелся бы второй такой пес. Алхимик понадеялся, что тот затеряется между столами и среди ног постояльцев, а когда Левифрон ступил на первую ступень, окликать его уже было безнадежно поздно.
Непослушные руки очень долго искали в кармане ключ, но еще дольше пытались вставить его в замок. Когда же удалось попасть в комнату, Герхен самым первым делом сбросил холодный плащ, закутавшись вместо него в одеяло, закатал рукава и сунул кисти в тазик с водой для умывания, которая как раз прогрелась до комнатной температуры. Желание спуститься в баню и найти кипяток он в себе подавил, напомнив, что нельзя делать такие резкие перепады. «Никакая» вода облегчения не приносила, все, чего добился Филина – легкого покалывания, но мужчина продолжал упорно ждать, пока руки не перестали быть синюшными, а после и вовсе не покраснели, как всякие нормальные замерзшие конечности. На этом этапе Герхен вынул их из воды и спрятал под одеяло, завернувшись плотнее.
«Чая бы. Много чая. Как же холодно…»
В комнату постучались. Проковыляв в своем коконе к двери, алхимик неохотно отворил, ожидая увидеть по ту сторону гневное лицо Эбигейл и растерянное – Бэя, но вместо них на пороге оказался хозяин. Судя по всему, мерзнущих иноземцев он видел каждый день, ибо и бровью не повел при виде непрезентабельного вида гостя.
- Девочки заметили, что вы вернулись. Травник доставил ваши покупки, они сейчас внизу, у стойки. Я хотел, чтобы вы их забрали, пока тут не поднялся вечерний гвалт, но, видимо, мне лучше принести их самому.
- Будьте так добры, - с облегчением согласился Левифрон. Спустя несколько минут трактирщик приволок ящик и несколько свертков, поставив их в углу комнаты. Собрался уже откланяться, да алхимик сам его остановил.
- Можете завтра послать служку в аптеку? Мне нужны царская вода и обыкновенный спирт, литра по три каждого. А еще белый уксус, но тут хватит литра. А еще бинты и перевязочный материал, пусть возьмет побольше.
Судя по тому, как развивались события, Герхену едва ли удалось бы выбраться в город по своим делам в ближайшее время. Будущее вообще выглядело весьма безрадостным, особенно в контексте того, что необходимость съесть и выпить чего-нибудь горячего не оставляла возможности отсидеться в комнате, пусть даже тут и имелось одеяло, которое вниз с собой не заберешь. Создавалось ощущение, что алхимик промерз изнутри.
Спускались они с тавернщиком уже вместе, если не считать пса и пустобрюха. Последнего Левифрон снова волок на руках, дабы зверь совершенно точно доехал до своего законного хозяина. Отловив на середине пути официантку, алхимик попросил добавить к заказу Эбигейл и Бэя похлебку и очень горячий чай.
- Держи, это твое, - Герхен сбросил оживившегося при виде многообразия еды на столах пустобрюха на скамью рядом с иштэ, а сам сел рядом с рыжей. Клейм забиваться под стол не стал, ибо тесно, предпочел улечься рядом и одним глазом наблюдать за шибко кусачим свином. – Научил бы его себя вести, что ли. Однажды его кто-нибудь сожрет.
На площади казалось, что держать себя в руках будет невероятно сложно, но стоило лишь вернуться, как все решилось само собой. Левифрон так вжился в роль всеобщей няньки, что собственные тревоги отступали, когда приходилось надевать эту личину. В конце концов, от него никто никогда и не требовал откровений даже в лучшие времена, что уж говорить о нынешних, когда в твердой памяти осталась одна лишь Эбигейл. Куда больше проблемой был озноб, и Герхен в нетерпении бросал взгляды на стойку, откуда должны были принести его горячее. Вступать в диалог он по-прежнему не желал.

Его молчаливое появление посеяло за столом еще большее смятение. Левифрон практически чувствовал взгляд Эбигейл, что она, скорее всего, ждет от него какой-то поддержки, участия в организованном Бэю разборе полетов, но алхимик попросту не смотрел в ее сторону. Если бы решал он, проклятый отправился бы за дверь решать свои проблемы самостоятельно, Герхен же потрудился бы лишь дать ему листок с адресом и ткнуть рукой в нужном направлении. И уж найдет он там свою потерянную память, не найдет он ее, помирится с Альвэри, не помирится, какая судьба ждет их дитя – все это останется там же, за дверью. Даже лучше, если это чудо в перьях сгинет где-нибудь, заблудившись в собственноручно насланном забытьи, и не напортачит еще больше. Наверное, именно поэтому Альвэри так и не рассказала ему, что беременна – ничего хорошего это никому бы не принесло. Теперь все лежало на поверхности.
Эбигейл так и не окликнула Филина, только пододвинула к нему ближе лист с их с репликами Бэя. Тот, видимо, до сих пор наотрез отказывался использовать речевой аппарат по назначению, предпочитая игры в шпионов. Левифрон к подобному оставался все так же холоден, но писанину иштэ прочитал.
«В магических лавках поди найдется что-то способное вернуть мне память, как ты думаешь?»
Воистину прогрессивное и гениальное решение. Герхен не сказал ни слова, только вернул лист Бэю, ибо начни он говорить – и иштэ бы уже никогда не отмылся от тех помоев, что на него излились. Да и едва ли существовали такие слова, способные выразить всю широту необъятного непонимания Филина, щедро сдобренного раздражением. По всем законам природы такие идиоты должны были быть вычеркнуты естественным отбором. Какого черта Бэй продолжал радовать всех вокруг здравием и блещущим умом – загадка.
«Я так понимаю, эту беду он накликал таким же образом. Что-то купил и выпил в приступе истерики, как герой какой-нибудь трагикомедии, надеясь, что тучи расступятся, если память исчезнет, а солнышко счастья осветит усталое лицо. Но не тут-то было, оказывается, чтобы выглянуло солнышко, травиться нужно было доброму десятку людей, чтобы никто ни о чем не вспомнил и не дернул нечаянно за общую ниточку, как отправитель первого письма. Может, порекомендовать ему быстрый и безболезненный яд? В этот раз точно поможет».
Злые мысли, полные раздражения, но они не несли в себе никаких намерений или действительных желаний. Даже причина потери памяти проклятого была просто догадкой, каких могло быть бесконечное множество, алхимик не задержался на ней надолго. Ударился ли Бэй головой, когда поскользнулся и упал у колодца, принял ли какую-то самопальную бурду, стал ли жертвой нападения в темном переулке – какая разница, если единственный свидетель не только сам не знал, что случилось, но и внезапно потерял дар речи. А сама необходимость эту проблему решать вызывала в Левифроне мощную волну сопротивления. Оставалось одно – откинуть мысли о человеческой глупости и приняться за похлебку, которую подавальщица как раз принесла к их столу.
Суп в считанные минуты согрел лучше, чем до этого справлялось одеяло. Когда к середине миски стало даже жарковато, а львиная доля голода уже была сбита, Герхен позволил себе не хватать все съедобное так, будто не кормили его недели две, а получить гастрономическое удовольствие от процесса. Отломив себе добротный кусок хлеба, он обмакнул его в похлебку.
Лист бумаги продолжал ездить по столу, пока вновь не закончил свой путь у рук алхимика. Тот отвлекся от супа и потянулся налить себе чаю, попутно прочитав новую реплику.
«А есть ещё варианты? У меня златые корманы не оттягивают, чтобы искать алхимиков и отваливать им заоблачные суммы».
Записка вернулась к Эбигейл, Герхен снова взялся за еду, совершенно не по-гурмански запивая ее чаем.
- Не повезло тебе, раз не завел таких знакомств до сих пор. Слышал я, что эти ребята действительно много берут. А еще они очень не любят исправлять чужие косяки.
И все. Никаких «конечно, я помогу» или хотя бы «ладно, но если еще раз такое повторится – лично откручу уши». Левифрон решил – и Левифрон стоял, как скала. В конце концов, без памяти еще можно жить, вот приползи Бэй весь в крови, с отрубленной рукой – это да, вопросов бы к нему не было, помощь была бы необходима. Но боги, похоже, решили, что этой абсурдной сказке продолжаться не суждено, а раз так, кем был Герхен, чтобы им перечить? Аль ничего не помнит, теперь не помнит и Бэй – забудут и они с Эбигейл, ведь их это вообще мало касалось. А вот если проклятый все же потеряет где-то руку или, скажем, голову, тогда пусть и приходит. Филин наложит прекрасные швы и отправит домой, прописав постельный режим. Но до этого момента пусть хоть весь мир рухнет – он не пошевелит и пальцем.
- Но я уверен, что со временем ты найдешь решение. Или привыкнешь. Жизнь длинная, какая разница, что там забылось. Пройдет неделя-другая – и обрастешь новыми впечатлениями и событиями, будто ничего другого и не было, - похлебка закончилась, и алхимик откинулся на спинку скамьи, попивая чай. На Эбигейл он не смотрел, и так знал, что она будет в ужасе от его позиции. Ну и пусть.

31 число Благоухающей Магнолии.
1647 год от подписания Мирного Договора.
День-поздний вечер.

- Не повезло тебе, раз не завел таких знакомств до сих пор. Слышал я, что эти ребята действительно много берут. А еще они очень не любят исправлять чужие косяки.
Бэйнар спокойно пожал плечом. Ничего удивительного в сказанном для мужчины не было. В каких кругах вертелись алхимики и им подобные личности, а с каким контингентом якшался сам проклятый. Между лабораториями и игральными домами с тавернами вряд ли когда-нибудь можно было бы поставить знак равенства. А вот с последним предложением иштэ был в корне не согласен. Если уж к тебе обращаются и платят, так будь добр исполнить, а раз не по душе работенка, так подыщи другую – такой точки зрения придерживался Эйнохэил.
Но это все так, отступления. Главной задачей на сегодня по-прежнему оставалось вернуть себе память, если, конечно, было чего там возвращать. Обдумывая план дальнейших действий, мужчина кивнул на последующие слова Левифрона. «Конечно найду…. Или вернуться в Таллем, а там уж точно знаю, куда идти?.. Привыкну? Не-не-не, не теперь уж». Бэй взглянул на «друга». Тот, несомненно был прав, а учитывая и то, что некогда проклятый и сам задавался вопросом «А много ли важного и значимого имелось в забытом отрезке времени?», можно было согласиться и со спокойной душой продолжить жить. Как ни в чем не бывало. Но проблема была в том, что это «ни в чем не бывало» уже бывало. Ему уже успели наплести небылиц, кои в корне меняли привычный уклад жизни. А значит просто так встать и уйти у Бэйнара не получалось. Тем более, что решение по возвращению памяти было принято. «Если бы ни это письмо…». Но была бы жизнь настолько же интересна, если бы не неслучайные случайности?
- Ну и что ты собираешься делать?
Мужчина перевел внимательный взгляд на присевшую обратно на свое место рыжую. «Ну, я же уже сказал». Иштэ подтянул к себе исписанный лист бумаги. «Найти решение. Прежде всего в лавку загляну, авось разберутся сколько и чего надо. На ночь планирую остаться в городе. А утром исходя из результатов будет видно». Он передал листок девушке, подорвавшись с места и потеплее закутываясь в одежды. Но сделав один-единственный шаг от стола, Эйнохэил притормозил, вновь повернувшись к собеседникам. «Ах да». Нетерпеливые повизгивания пустобрюха, неистово рвущегося к соседнему столу, от которого так и веяло горячей похлебкой и свежим хлебом, заставили вспомнить о его существовании. Мужчина отвязал свина, кивнул Эбигейл и Левифрону «на прощание» и заторопился на выход.

Прошастал по улицам Мандрана Бэй аж до самых сумерек, непонятно как умудрившись не примерзнуть прямо на ходу к тротуару. За это время он успел обойти ни одну магическую лавку и даже побывал в гостях у «сведущего в таких делах» лоддроу. Только вот ни он, никто бы то ни было еще помочь с проблемой иштэ не смогли. У одних не находилось ничего подходящего, другие же просто побаивались браться за случай, когда обратившийся не ведал точного или хотя бы приблизительного забытого отрезка времени. В конечном итоге можно сказать, что в расстроенных чувствах, усталый и продрогший до костей проклятый вернулся на постоялый двор. За окнами к тому часу совсем стемнело, а народа в едальне поприбавилось. Видимо, вовремя отужинать и приготовиться ко сну хотелось многим. Исключением не стал и сам Бэйнар. Рыжая копна волос и огромная туша пса так и не попались на глаза, из чего вытекал вполне определенный вывод – знакомых мужчины здесь не было. Да они и не давали слова дождаться.
Довенчали этот полный неожиданностей и событий день добротный ужин, съем комнаты на сутки, парилка в банных комнатах и подушка под головой. Хрюндель свою порцию заботы тоже получил: он был накормлен и все же допущен до стен постоялого двора после минутных препирательств с хозяином заведения и нескольких монет сверху уплаченного.

«Найти решение. Прежде всего в лавку загляну, авось разберутся сколько и чего надо. На ночь планирую остаться в городе. А утром исходя из результатов будет видно».
Ну, конечно, на вопрос Эбигейл Бэй ответил в письменной форме. А она все ждала, когда он сорвется, забудется (хотя куда уж дальше забываться?) и снова начнет разговаривать. И вот, не успел иштэ появиться, как снова куда-то понесся, прихватив с собой пустобрюха.
«Вот зараза, за пиво-то не заплатил. Хотя… счет все равно Аль оплачивать, так что какая разница?» - совершенно бесстрастно подумала девушка, провожая эту парочку взглядом. А тем временем ей принесли еду, и суккубия переключила свое внимание на нее.
- Вот видишь, проблема решена, - Эби даже показалось, что алхимик это даже с толикой радости сказал. Девушка предпочла не отвечать, она лишь вяло разламывала вилкой картофелину.
И почему это он считал, что проблема решена? Разве не Леви в их компании предпочитал видеть только худшие пути развития событий? Почему же тогда сейчас в роли пессимиста выступала именно Эбигейл? Настроение у нее было паршивым, и девушке совершенно не хотелось притворяться, что это не так. Разговаривать она тоже не хотела. И видимо поэтому алхимик и решил уйти вскоре после Бэя.
«Ага, так вот. Значит, когда я веселая, то со мной общаться можно, а если нет, то и оставить не сложно? Вот и пытайся всех приободрить после этого», - обида, мелькнувшая в мыслях, тоже на долго с Эбигейл не задержалась. Как и все остальные, в прочем… Не спеша она закончила свой ужин, а затем поднялась в комнату. После всех эмоций этого дня хотелось отдохнуть, а еще можно было снова сходить в парилку. Что собственно Эби и сделала.
Обратно в комнатку суккубия вернулась спустя час. Она была уверена, что после бани ее будит клонить в сон, что на тело навалится такая приятная лень, но ничего подобного девушка не ощущала. Вместо этого мысли ее были забиты совершенно не тем.
«Как он там говорил? Никогда не оставит своего ребенка? Будет жалеть, если они с Аль сейчас окончательно разойдутся? Ну и как такие вот мысли довели и его до потери памяти?»
Эбигейл с трудом верилось, что это было случайностью. Случайностью было то, что Левифрон придумывая сказку для Альвэри, практически угадал события, из-за которых Эби оказалась раненной в лесах близ города Сезии.
«Гребаные фиксти. Не закинь вы меня туда, я бы вообще не оказалась бы здесь!» - суккубия уже в который раз прокляла волшебный народец. Вспомнив про них, Эби подошла к стулу, где лежала ее сумка и принялась в ней рыться. Из головы же совершенно вылетел тот факт, что Адель прислала ей запоздалый ответ пару дней назад. Читая письмо, суккубия все же улыбнулась. Особенно позабавил ее тот факт, что Адель собиралась навестить Альвэри в Хартаде и радовалась, что подруга была в добром здравии. Знала бы она, что же на самом деле происходило в тот момент, когда она писала эти строки! Поразмыслив, Эби отказалась от мысли писать ей ответ. Вряд ли стоило трубить о состоянии лоддроу на каждом углу. Возможно потом, когда-нибудь Адель и узнает, но не сейчас.
Эбигейл переоделась в рубашку Гейла, которая была ей велика, но достаточно длинной, чтобы все прикрыть, погасила свет и забралась под одеяло. Но сон не шел. Не уснула таррэ ни через час, ни через два. Она все думала о том, что не следовало отпускать Бэя. Его уходу стоило воспрепятствовать еще тогда в Рудмроге. К Аль его же никто не тянул, заперся бы здесь в комнате, и сидел бы все обдумывал. Но нет, Эби понадеялась на него, поверила, что все будет хорошо, поняла его чувства, смятение. Да почему ей вообще было важно их померить? Казалось, что кроме Эбигейл, которая с какого-то боку оказалась в этой компании, никому и дела ни до чего не было. Ладно, Аль не в счет, жар напрочь спалил ее память. Но эти двое! Таррэ же ведь и правда думала, что Левифрон, Альвэри и Бэй были друзьями, а в ее понимании друзья так не должны поступать. А они, кажется, были такими же незнакомцами, как и Эбигейл для них.
Проворочавшись еще какое-то время, Эби откинула одеяло и встала с кровати. Больше не было сил копаться в себе и пытаться понять поступки других. Сейчас она и свои-то действия понимала смутно, но одной быть не хотелось. Девушка покинула комнату, закрыв за собой дверь. Уже после того, как она тихонько постучала в соседнюю дверь, Эбигейл подумала, что стоило одеться, или хотя бы обуться. А еще, что Левифрон мог уже давно спать.
«Ну может, он не услышит. А сейчас уже поздно».

Отредактировано Эбигейл (2017-02-13 23:35:39)

Минуты, а может и секунды, тянулись невыносимо долго. Эбигейл уже решила с облегчением выдохнуть и уйти, как за дверью услышала шорох, а потом звук поворачивающего в замке ключа.
- Я так смотрю, тебе тоже было лень одеваться, да? – произнес Левифрон, оглядывая девушку с головы до пяток. Та неуютно переступила с ноги на ногу. Про свой внешний вид она уже подумала. Не то чтобы он смущал ее, когда привыкаешь разъезжать с артистами, то и переодеваться иной раз приходилось чуть ли не на глазах у публики, да и еще когда ты можешь быть и мужчиной, и женщиной, стеснительность как-то отходит на задний план. Но Эби понимала, что это может смущать других. Алхимика, например, который стушевался от простого поцелуя.
- Заходи давай, не хватало еще, чтобы какая пьяная шваль тебя в таком виде увидела. Не отвяжется потом.
- Когда на их глазах я превращусь в Гейла, для которого рубашка уже не будет являться платьем, отстанут, - рассеянно улыбнувшись, сказала суккубия, проходя в комнату. О том, что ее могут увидеть другие, она тоже не думала, когда покинула свой номер.
В комнате было практически темно, слабый свет исходил от свечи, что стояла на столе, а еще пахло благовониями, Эби не могла определить какими, но наверняка одними из тех, которые по словам мужчины должны были отгонять зло.
- Что случилось? Бэй не дотерпел до утра и снова что-то натворил? – спросил алхимик, отходя от нее и опираясь на стол. Он был укатан в одеяло.
«Почему я не страдаю лунатизмом? Притворилась бы спящей, развернулась бы еще в дверях и пошла куда-нибудь».
- Нет, я не видела его с тех пор, как он ушел, - девушка какое-то время нерешительно потопталась у входа, все еще решая, а не уйти ли ей прямо сейчас. Но это, наверное, было бы еще глупее. Эби прошла кровати и присела на край. – Я не знаю, зачем пришла. Мне не спалось, все думала и думала. И меня это доконало. Поняла, что не хочу быть сейчас одна и вот… Не надо было приходить, только зря тебя разбудила. Очевидно же, что ты спал, - она неопределенно махнула рукой в сторону мужчины.
- Что ж очередная глупость в мою копилочку, - с явной горечью произнесла Эби, она уперлась локтями в колени, и положила голову на руки, запуская пальцы в волосы. Те еще были влажными после бани. – Не надо было его отпускать. Не отпусти я его тогда, он бы был сейчас при памяти, и ходил бы себе хмурый, а что будет завтра, когда он найдет еще что-нибудь, я и думать боюсь. На одну головную боль было бы меньше. Я просто пыталась всех понять. А сейчас я и не знаю, что мне делать?

Отредактировано Эбигейл (2017-02-14 15:50:04)