Олаф не первый день на свете жил, однако, был достаточно неопытен, когда дело касалось безболезненного выпутывания своего носа из чужих дел. На предыдущем месте работы было проще: тебе говорят - ты исполняешь, всегда зная, что начальник абсолютно уверен в своих распоряжениях. Слаженная машина обмана в подвале конторы работала безотказно; могучая система, в которой были весьма крупные шестеренки, безотказно толкающие механизм. Замкнутая цепь, где не было лишних деталей. И Олаф знал, что случалось с инородными телами, попадавшими в механизм и мешающими его работе. Их убирали. Логично, правда?
Теперь ему было очевидно, что сам он только что стал инородным предметом, оказавшимся в опасной близости от толкающих одна другую деталей. Другой механизм, который вполне вероятно соединялся с его бывшим механизмом одной маленькой шестеренкой. Сборище механизмов, соединенные такими маленькими фигулинками, назывались у гномов машинами. Олаф интересовался их изобретениями (разумеется теми, что они не прятали от глаз посторонних) и пришел к выводу, что между изобретениями этих кудесников и реальной жизнью проводится отличная параллель.
Машина называлась прозаично: преступный мир.
Одно толкает другое. Заказные убийства, незаконные сделки и перевозки, торговля живым товаром. Все это существует в симбиозе ради выживания отраслей. Олаф запачкал рыльце на контрабанде и когда-то полагал, что это не так плохо, как если бы он связался с работорговлей. В конце концов ему стало ясно, что это не оправдание и имя ему не обелить, просто говоря, что "хотя бы не людей продаю". Затем он перестал пытаться оправдать свой способ заработка в своих же глазах. Здесь родился цинизм.
Но куда он делся теперь?
Когда Олаф невидящими глазами смотрел на свою едва поцарапанную ногу, - вынужденную жертву - стены кареты рассказывали ему неприятные вещи. Он увидел садившихся внутрь людей, их там было много, больше, чем стоило помещать в одну карету для комфортного путешествия. Он видел, что в карете недавно кому-то было плохо, и он хватался за стену в попытках остановить неутихавший кашель. На стену попали капли крови. Еще раньше... там были другие люди. Еще раньше - снова другие. Если бы Олаф простоял дольше, упираясь ладонью в стену кареты, навлекая на себя подозрения со стороны кучера, он не сомневался, что увидел бы еще больше и больше людей, многие из которых садились в нее в первый и последний раз. Некоторые бывали там повторно, но их было мало. У лоддроу не возникло ни малейших сомнений по поводу того, кто ехал в таких повозках.
И теперь, чтобы его знание не было наказуемо, Олаф опрометью пустился петлять по близлежащим улицам, стараясь по возможности не отходить далеко от людных мест. Он прекрасно знал, что значит встрять в механизм преступного мира. Особенно такой чуткий, как работорговля. Лоддроу не бежал сломя голову, чтобы привлечь к себе внимание, но и старался не ковылять. По пути он лихорадочно соображал. И дураку ясно, что ему не следует продолжать следить за каретами. Изнанка его дернула пойти за повозками, набитыми рабами! По-хорошему Олафу следовало немедленно нестись в Гильдию, докладывать об этой тетке с ее растреклятым котлом, и самому паинькой сидеть среди своих коллег. Даже самый влиятельный работорговец, заподозри он неладное, не сунется искать не в меру любопытного лоддроу в замок «Дракон». Разумеется, если только он уже не сидит там... Нет, эта тема под запретом. Останется ли вера во что-либо в мире, если продолжать строить такие предположения?
Олаф, зазевавшись, едва не врезался в лошадиный круп. Всадник заметил шарахнувшегося пешехода и рассерженно заворчал.
- Извините, - пробормотал лоддроу, поправляя треуголку на голове и отскакивая от лошади на добрых два метра. С этими животными у него были особые отношения, но это уже совсем другая история.
- ...отсюда, пока стражу не позвал! - расслышал парень. Всадник отвернулся от него и гаркнул кому-то:
- Шевелись! Почту не растерял?
- Нет, сэр!
- Не повышай голоса на меня, сученыш! Ноги повырываю! Седлай свою клячу и поехали обратно.
Горлопан резко вытащил из-за пазухи трубку и истеричным движением раскурил ее.
- ...весь день наперекосяк из-за этого приема. Распустили прислугу, ублюдки богатые, если мы не успеем передать посылки в резиденцию до начала их праздничка, нам не заплатят за эту неделю. Шевелись, шакалиный сын! До драконова замка еще скакать.
Его молодой помощник от испуга в мгновение ока оказался на лошади, и оба всадника исчезли с площади так быстро, что окружающие только успевали поднимать с земли слетевшие шляпы и чертыхаться.
Олаф в это время галопом несся по ответвленной улице, начав свое движение чуть раньше, чем его случайные наводчики. В городе всего одно поместье находится недалеко от замка «Дракон». В городе по негласному правилу, установленному богатеями, в один и тот же день может быть только одна закрытая вечеринка. Шито белыми нитками? Олаф несся во весь опор, забыв, что меньше получаса назад брезгливо утирал пот со лба платком - сейчас тот катился градом по его раскрасневшемуся лицу.
Помнится, не так давно он подумал о том, чем чревато будет совать нос в дела, за которыми стоят крупные фигуры, чье торжество осмыслено властью, не знающей ни предела, ни колебаний.
Но позже, - эта мысль мелькнула и тут же задала стрекоча, словно застеснялась своего существования - Олаф так же припомнил, что теперь является стражем порядка. В конце концов, знание - не только оружие, но и защита. Он сумеет выяснить, кто стоит за работорговлей в Хартаде, или хотя бы попытается.
Может, заслужит повышение? Олаф на бегу ухмыльнулся. Такая непозволительная роскошь, в то время как дыхание сбилось и в груди закололо, а в районе горла будто просверлили лишнюю дыру рядом с трахеей.
Его ноги уже сильно устали, а он только выбежал за черту города. Мысли в голове стали лаконичными и скупыми - организм всячески экономил, чтобы продлить качество своей работы на приемлемом уровне, учитывая угрозу изнурения.
Добраться до поместья Монте-Кристо.
Когда наконец добрался, лоддроу был готов свалиться в дорожную пыль и не шевелиться целый час. Может, больше, если не затопочут. Он долго восстанавливал дыхание, потирал коловший бок и не очень старательно корил себя за пассивный образ жизни, который в таком молодом возрасте сделал его тело уязвимым перед длительными физическими нагрузками. За рядом деревьев открывался впечатляющий вид на поместье; впечатлил бы он кого угодно, но не Олафа. Тот давно лишь констатировал факт наличия роскоши, но не раскрывал рот в восхищении. Что поделать: на всех родовитых ахов не напасешься. Да и в детстве накушался, когда еще была возможность.
Неуклюже врезавшись плечом в дерево, Олаф так и остался там стоять, подпирая, да шевеля мозгами. Добежал, что дальше? Очевидно, надо было проникнуть в поместье.
Молодой сотрудник исполнительного отдела, горе-детектив с сомнительными порывами и любящий внук в одном лице с самого начала своего забега знал, что нужно будет попасть на праздник, но теперь, разбирая детали, понял, что это будет труднехонько. Он сморщил лоб. Минуты поползли мучительно, точно передние половинки муравья, отделенные от своей законной задней части чьим-то ногтем.
***
Обходя кругом поместье, лоддроу нашел то, что искал - не так давно преследуемые им кареты, из которых теперь неторопливо распрягали лошадей знакомые ему кучера. За то время, что Олаф добирался сюда, очевидно, рабов выгрузили и увели в помещение. Логично, что раз закрытые кареты стоят здесь, а богатые, с гербами да лошадьми поизящнее, - в другой части двора, то рабов явно не через парадные двери провели в поместье. Да и зачем иначе было бы им разделяться на улицах Хартада. Невольников явно не в гости привезли, Олаф, разумеется, дел с такими вещами не имел, но зато имел любопытство и мозги, что позволило ему предположить грядущий аукцион. Как идеально получается. Закрытая вечеринка со "своими", распущенная прислуга - родители просачивающихся в народ слухов, наверняка еще пара взяток, чтобы не беспокоили те или иные хартадцы. Он мало знал о Монте-Кристо, только то, что тот был богат, но его заслуги не докатились до ушей члена семьи Каппелен. Но у того были явно влиятельные друзья... Сколько же "жира" сейчас скопилось в этом здании! Все пороки под одной крышей. Олафу была чужда жажда справедливости, но почему-то сейчас он ипытал удовлетворение от мысли, что имеет шанс прищучить большое количество грязных воротил одним махом.
Новые ощущения и адреналин ослепили его. Он проник внутрь поместья, перебежками и перекатами скрываясь от гудящих на заднем дворе обитателей дома рангом пониже, что возлагало на них ответственность проследить за благополучием хозяйских коней. Спустя некоторое время скрипнула дубовая дверь с поржавевшим засовом, которым на счастье Олафа никто не воспользовался. В холодной, как подвал, "прихожей" никого не было, и он чуть не на цырлах перемещался по этажу, пока не понял, насколько же сегодня в поместье было пусто. Действительно все слуги (по крайней мере, основная их часть - точно) были отпущены. Кто же прислуживает сегодня сиятельным господам? Рабы, надо думать.
Олаф в какой-то момент забестолковился. По плану пора было собирать доказательства, но он даже воочию не увидел ни одного раба. Одни его подозрения да видения не стоят ломаной бронзовой монетки. Что может послужить доказательством? Только знакомство с влиятельной особой, знающей что-то об истоках работорговли. Если же он сможет поприсутствовать на аукционе - будет совсем роскошно. Лоддроу уже прикинул, кому можно будет подарить свой букет наводок.
Беспокойство - слабо сказано. Выйти никем не опознанным в этот гадюшник? Кем он представится, если столкнется с хозяином? Олаф понятия не имел, сколько представителей его расы окажется на приеме (безотчетно надеялся, что ни одного), но лоддроу - достаточно видные особи. Заметные, так сказать, по многим параметрам. Не орки, но тем не менее. Слишком велика вероятность, что какой-нибудь хлыщ да не обделит его своим ненужным и навязчивым вниманием.
Олаф решился. Его одежда была слишком скромна для выхода в свет, да и, признаться, длительная пробежка пользы ей не принесла. Он нервно подергал себя за воротник и еще немного пошнырял по пустынному цокольному этажу. В конце концов в одной из скромно обставленных комнат нашлось немного одежды. Сумасшествие - напялить хозяйские же тряпки и явиться с наглым видом к нему на торжество, хотя, конечно, Монте-Кристо едва ли станет оставлять предметы своего гардероба в комнате для слуг. Слуг же сегодня не было, так что подозрительно знакомую одежду в толпе никто не разглядит. Да вот только примут ли ее за приличную? Олаф, как придирчивая модница, изучил наряд и пришел к выводу, что эти вещи даже в какой-то мере смахивают на традиционные одежды лоддроу. Крайне отдаленно, но они достаточно легкие и даже местами прозрачные (к счастью, не везде), что можно выдать за последний писк.
Будет забавно, если после его заявления некоторые благородные господа станут появляться в свете в одежде прислуги Монте-Кристо и утверждать, что это последняя новинка мандранской моды.
Впрочем, даже мужественные попытки шутить над ситуацией не сильно помогли Олафу. Он запихал свою "родную" одежду тут же, под солому, быстро привел в порядок волосы, зализав их назад "по рецепту" бабушки, и ступил в коридор в мягких туфлях, пытаясь унять дрожь в коленях. Было ощущение, будто он идет на звук музыки голым, а в зале Олафа встретят острия стрел и копий, направленные прямо в его сердце.
Кого пытается обмануть. Куда полез. Зачем, зачем.
И он вышел в свет.
Отредактировано Косточка (2014-01-17 04:43:05)
