За гранью реальности

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » За гранью реальности » Крепость Мернота » Лаборатории [территория замка]


Лаборатории [территория замка]

Сообщений 21 страница 25 из 25

1

http://s2.uploads.ru/qv4up.png

0

21

- Ты... молодец.
Образец похвалил алхимика. В этом было что-то особенно издевательское, особенно при условии, что до этого он ошибся. Выходило так: образец, искалеченный по вине алхимика, благодарит этого самого алхимика, что тот попытался хотя бы облегчить мучения. Ощущается, да? Возможно, сама синори этого и не поняла, но ее фраза приобрела совершенно другой оттенок. И для Герхена, который все еще не мог поверить в то, что что-то необратимо сломал в ее теле, что был чудовищно виноват, это было подобно кислоте на открытое ранение.
- Это я-то?
Нет, все же хорошо, что бить в лаборатории больше особо было нечего. Разве что чужие колбы. Но градус вновь поднявшейся злости ы не столь велик, чтобы забыть о принципе свое можно, чужое – нельзя. Просто не смотреть туда. Засунуть руки в карманы и подумать о другом.
«Интересно, сколько придется держать ее на кристаллах?»
Можно допустить, что два-три подхода попрошайничества алхимики стерпят,  но ведь потом взыграет естественное жлобство и начнут хлопать двери перед самым носом. Алхимики – что хомяки, у каждого собственные запасы, пусть даже на самый-самый черный день, и делиться ими они готовы лишь поначалу. До какой-то отправной точки, после которой начинаются мысли о том, что каждый сам за себя и каждый на своем поприще один. Да, мы все одна большая семья. Но каждая лаборатория – отдельный храм, и обирать его бессовестно.
«Надо сообщить тетушке. Может она сменит гнев на милость и поможет, хоть бы и с этими кристаллами. Всегда же помогала»
И особенно должна была помочь теперь. Знала ведь, что искушенный алхимией племянник просто не устоит перед заманчивым предложением трансмутировать живое существо. И, конечно же, ей об этом сообщили. И, разумеется, она ознакомилась с приказом, если не сама подписала. А значит, была осведомлена о том невероятном риске, которой имел место быть. Ведь Левифрон работал только с животными, и да, там он был весьма и весьма опытен и умел. Но человек – это при всем желании не зверь. По крайней мере, с точки зрения большинства. У Герхена были другие взгляды, он бы скорее голосовал за формулировку «не совсем звери».
«Утром надо еще раз сходить. Мало ли когда она спать ложится, будет очень нехорошо, если я ее разбужу. Хотя как можно спокойно отдыхать, когда тут такое творится. Я же не сплю. Кстати, а сколько я уже не сплю?»
Хороший вопрос, который не имел ровным счетом никакого значения. Не время. И будет не время еще очень долго. Пожалуй, это еще один довольно мощный аргумент, чтобы не идти к Рогнеде прямо сейчас. Наверняка ведь уже остыла, перегорел тот первый рубеж злости. И если сунуться сейчас, в ней скорее проснется так и не состоявшийся материнский инстинкт. Кого еще впитывать, если не родного племянника? И какая разница, что ему уже под тридцать, пусть это даже довольно внушительно для человека. Некоторые люди просто не в состоянии выжить самостоятельно.
Теперь же в этой цепочке появилось новое звено. Как над Левифроном невидимой дланью висел неустанный и неусыпный надзор самого Мейстра, так теперь и Ракшасе придется разделить с ним это сомнительное удовольствие. Привязанный к гильдии алхимики и его создание, привязанное к нему. Забавно. Тот, кто не может за самим собой углядеть, должен воспитывать маленькую синори. Ясно одно: воспитатель из него будет дерьмовый, но зато мало найдется в крепости алхимиков, кто все отдаст за свое создание. Даже лабораторию. Даже записи, за которые любой ученый из внешнего мира отдал бы любую конечность или орган на выбор. А то и все, чтоб сделка была совсем честной и записи были полными. Так что пока цена синори равнялась суммарной массе всего этого мяса гипотетического покупателя бумаг. Кощунственно. Эгоистично. Нужно забыть про записи, их нет.
Кровь она все же взяла. Конечно же, соблазны всегда будут соблазнами, как ни крути. Хотя, что тут душой кривить, было бы весьма любопытно посмотреть, как на нее бы подействовало отсутствие монстровой крови. Наблюдать эйфорию привычно, пусть даже они и имели дело скорее с возможным исключением, чем с правилом. Очевидные характеристики любого синори Герхена не волновали. Они должны быть, и они будут. А вот куда увлекательнее найти то, что не сходится. По крайней мере, по логике Филина не сходится, потому что кто там может знать, должно так быть или же нет. Дневника нет, предыдущего опыта – тоже.
- Не нужно мне все пить, так? Возьми, - все же было удивительно приятно получить свою колбу назад. Целую. Не взорванную, не разбитую или еще каким-либо образом не потерпевшую надругательство над своим хрупким телом. Никто никогда не поймет этого восторга.
- Голову кружит... немного.
А дальше речь полилась неспешным потоком. Вот оно. Филин без всякого зазрения совести и не думая о бестактности обошел стол и взял руку синори. Привычно нащупал пульс. Подействовало, сердцу не менее хорошо, чем мозгу, вон как скачет. Может быть, и искренность оттуда же.
«Мне вот всегда было интересно, а какие-нибудь еще наркотики на ллайто и синори действуют? И как? По идее, кровь монстров должна все перебивать, быть, так сказать, лучшим из возможного. Если не единственным. Хм, надо как-нибудь попробовать…» - по-настоящему серьезно задумался Левифрон, возвращаясь на свое место. Негуманно ставить опыты на живых существах. Но почему бы и нет, если есть возможность. Им же лучше, в конце концов, если они будут знать больше своих изначальных характеристик.
- …теперь я словно умалишенная. Я не знаю, как я буду реагировать в спокойном состоянии на кого-то другого. У тебя иммунитет, хоть я не знаю, но мое тело знает тебя... наверное. Мне кажется, в этом причина. Что и как ты делал, ты можешь рассказать?
Ее история и правда была похожа на истории многих других монстроловов. Никакой собственной воли, никакого выбора. Можно было лишь или принять действительность, либо пытаться идти против нее. И эта девочка выбрала позицию лежачего камня. Не придает ей никаких полезных качеств, кроме одного, весьма весомого для Левифрона: она сидела перед ним, живая, целая, и вполне теперь готовая начать что-то менять. Герхен, конечно, уважал всякие там рыцарские достоинства, желание любого машущего тяжелой железкой индивидуума совершить что-то героическое или запоминающееся, но как алхимик прекрасно понимал ценность жизни. Только живые могут дождаться момента и подняться с колен без пустых попыток с ослиным упрямством пробить лбом монолитную стену обстоятельств. Сломленные трупы не могут и не хотят ничего.
- По идее ты должна хотеть мне отплатить чем-нибудь равноценным своей боли. Моральной, я имею в виду. Но никак не доверять. Хотя это может быть последствия шока, или тебе кровь задурила голову. Посмотрим, что ты будешь думать завтра. Так что не делай поспешных выводов о своем отношении к окружающим. А что касается опыта, то я тебе мало что могу рассказать. Хотя бы потому что ты не поймешь, ведь ты очень далека от алхимии, так? Но суть сводилась к тому, что я просто вводил нужные алхимические смеси тебе в организм в строго обозначенные промежутки времени. В основном через кровь. Опять же, что и когда – это только то, что я запомнил, может быть, некоторые формулы можно выспросить у Валета. Но это все. Общую картину знаю, деталей же было столь много, что никакое существо не способно их запомнить. Поэтому я и вел записи. И так как их нет…
А дальше, что называется, додумай сама. В равно положении, квиты. Одна без контроля собственного тела и разума, другой – без малейших идей, как это исправить. Прекрасно. Просто прекрасно.
«Мне нужна информация. В состоянии покоя я ничего не получу. Думаю, стрессовые тесты дадут куда больше. Но в крепости нельзя устраивать забеги с препятствиями, встречи со страшным-страшным медведем… Точно, я же когда-то давно хотел увидеть медведя! Как же я забыл про него! Интересно, нас с ней выпустят хотя бы до окрестностей Тэльвы? А если я скажу, что хочу посмотреть медведя
А план уже зрел. Где безопасней держать столь взрывную особу? Правильно, на открытом пространстве. Безлюдном. В поле. Утрируя, конечно, но смысл был тот же. Сдерживаясь, она никогда не научится. Поэтому ей придется учиться логике Филина: припечет – научишься. И теперь надо сделать, чтобы начало припекать.
- А как ты относишься к прогулкам на свежем воздухе на рассвете? Подумалось мне тут, что идти против потока не имеет смысла. Нужно принять его и плыть по нему. И чем быстрее, тем лучше. А так как крепость пока еще должна стоять целой, то не пойти бы нам в какое-нибудь поле, а? Или лучше в лес. Там медведи водятся, знаешь ли, и это здорово. Никогда их не видел, - с абсолютно серьезным лицом сообщил Герхен. Для него было действительно важно пойти в лес и увидеть медведя. Потрогать шерсть, измерить когти. Может быть, даже поговорить. Ну здорово же, нет?

+4

22

Ракшаса почувствовала себя трудным пациентом в клинике для душевнобольных. Ей дали лекарство, она рассказывает свою историю, ей щупают пульс и проверяют, как подействовало лекарство. Не хватало лишь усмирительной рубашки для картинного дополнения. Руки Левифрона оказались теплыми, чрезвычайно. Похоже, девушка начинала слегка мерзнуть. От этой мысли по телу пробежали мурашки, странно, ведь внутри по-прежнему было тепло, действие монстровой крови не проходит так быстро. Какой-то побочный эффект, снова последствия трансмутации, ее индивидуальная особенность или просто подвал в вечернее время суток? Последнее было вероятнее всего, ее легкое открытое платье с огромным удовольствием пропускало холод и создавало озноб.
«Середина весны... Боже, я так и не спросила, какое число сегодня. А хотя... какая разница. Теперь времени у меня больше лет на 50, чем могло бы быть. На что мне их тратить? Борьба с монстрами, вечная, каждый день, всегда, всю жизнь. До этого нужно еще дожить. Если мне очень надоест, Клейм всегда подсобит. Бедный пес, во мне же столько алхимической дряни, он же может отравиться... Левифрон, ты об этом не подумал.» - Ракшаса блуждала взглядом по лицу Левифрона, долго не останавливаясь на одной точке. Смотреть в глаза не отрываясь ей казалось слишком неловким, к тому же она совершенно не могла представить, что ее узкие зрачки сейчас выражают и насколько угнетающе действуют.
«Он, наверное, не привык так работать. И ни с кем так не проводил время. Часто ли перед ним вот так вот сидят монстроловы? Интересно, о чем он сейчас думает? Самый идиотский вопрос, который только можно задать человеку. Поэтому я молчу. Можно думать о чем угодно. Когда-то наставник объяснял мне азы парирования, а я все представляла тех огромных тараканов на кухне... узнал бы - убил.»
- По идее ты должна хотеть мне отплатить чем-нибудь равноценным своей боли. Моральной, я имею в виду. Но никак не доверять. Хотя это может быть последствия шока, или тебе кровь задурила голову. Посмотрим, что ты будешь думать завтра. Так что не делай поспешных выводов о своем отношении к окружающим.
«Только к тебе сделала, но... ты прав.»
Это точно. Ей сейчас и голову задурили, и желудок, и мозг, и магический резерв, который, совершенно пустой, негодует от вмешательства в природные процессы жизнедеятельности, но ничего поделать с этим не способен. Он вынужден только ждать, пока отдых накопит очередной запас взрывчатки.
Синори удивлялась своей выдержке. В нее влито кучу какой-то настойки, высосано всю энергию, затем влито неизвестно чей крови, а она при этом совсем не беспокоится ни за сохранность тех жалких капель здравого рассудка, ни за здравие собственного тела, которое и так ослабло. Теперь девушка наряду с пациентом чувствовала себя тяжело зависимым наркоманом, хоть и ощущала себя далеко от этого состояния.
- ...Но суть сводилась к тому, что я просто вводил нужные алхимические смеси тебе в организм в строго обозначенные промежутки времени. В основном через кровь... Поэтому я и вел записи. И так как их нет...
«Записи. Все упирается в эти записи. Дура!» - Ракшаса тяжело вздохнула - «Почему нельзя было сначала прочесть эти записи, а потом все взорвать? Я бы вспомнила...»
- Последствия шока и крови... - Ракшаса прокрутила в голове обрывки фраз алхимика, снова ровно умащиваясь на стуле - Может быть, хоть я бы и очень хотела убедиться позже в обратном. Ты же тоже хочешь этого? Будет очень плохо, если я и от тебя буду шарахаться, убегать, отбиваться и кричать. Меня поймают и посадят в клетку, будешь кидать мне хлебушек через прутья. - девушка слабо улыбнулась, показывая, что отчасти шутит, даже если сказанное может стать явью и тогда будет совсем не до веселья.
- По внутренним ощущениям я скажу, что сейчас побаиваюсь даже Валета, и Клейма. Если ты сейчас подойдешь ко мне, я вряд ли отпряну назад, но если приблизится кто-то из них... - Ракшаса отрицательно покачала головой.
- Скажи, вот... может как-то... в голову мне ничего не попадало? Не вводил там в мозг что-то, через ухо или нос, я не знаю... - девочка облокотила локти о стол и подперла ладонью лоб, будто надеялась таким образом что-то обнаружить, и тут же подняла голову - Я далека от алхимии, но, может быть, ты бы мог меня... ай - синори махнула рукой и снова приложила ее к голове.
«Да, научи меня. Приключения алхимика из серии «Хороший день, чтобы умереть». Рано нам еще умирать. А если ввести мне что-то в голову? Ту же настойку. Может быть она приживется... что я несу.» - Ракшаса пыталась думать и придумывать вместе с Левифроном, но если такой опытный и умелый алхимик не может ничего понять, то ей и подавно ничегошеньки не удастся.
- А как ты относишься к прогулкам на свежем воздухе на рассвете? Подумалось мне тут, что идти против потока не имеет смысла. Нужно принять его и плыть по нему...
Ракшаса медленно кивала, слушая и соглашаясь. Из его рта струились здравые мысли, постоянно забирать магию нельзя, могут возникнуть проблемы, нужно тренироваться, безусловно, не в крепости, поле, да, отлично, медведь... Медведь?!
Синори посмотрела на волкодава и стала прикидывать, сколько таких песиков займут объем одного медведя. Медведи бывают разные, здесь может быть и 6 Клеймов, и даже 8. Нет, ну, пасть же бужет у него одна. Да и... вдруг он будет милый?
- Я не знаю, как я отношусь. До этого относилась хорошо, я очень их любила. Не медведей, прогулки. Я тоже никогда не видела медведей... - в Шхаасе медведи на улицах в шелках и серьгах не расхаживали. Без них, по правде говоря, тоже. Медведей в рабы не берут. Нет, и все же, в ее случае еще можно понять, но почему Левифрон ни разу не видел?
- Я думала, тебе удавалось трансмутировать кого-то похожего или хоть самого медведя...
«Так, в лесу много веточек. Там вообще всего много. У тебя есть телекинез, ты закидаешь медведя веточками, я их взорву. Отличный план! Если медведь не захочет разговаривать, конечно...» - Ракшаса не пылала ненавистью к медведям, как и к любым другим братьям нашим меньшим, средним и большим, но и отдавать какую-то свою конечно мохнатому не собиралась.
- Я думаю, это хорошая идея. «Нет, совсем не хорошая.» Наверное, мне стоит пойти поспать до утра. И тебе не помешало бы, у тебя очень усталый вид. Надеюсь, мое пробуждение завтра не повторит сегодняшних подвигов. Я буду в своем комнате, так что даже если... «У меня там зеркало во всю длину. Прекрасно. Сейчас приду и уберу его, под кровать положу. Из комнаты вынесу. Нет, не вынесу, куда я его вынесу...» - девушка встала, сжимая в руке остатки настойки в надежде, что она как можно скорее перестанет быть ей нужна. Ракшаса ждала, пока Левифрон отпустит ее или что-то еще скажет напоследок перед тем, как разбудить на рассвете. От чего-то пресловутый вопрос застыл в горле и не желал казать носа наружу.
http://i.imgur.com/WBlD69B.png [ Коридоры [территория замка] ]

Отредактировано Ракшаса (2013-12-11 07:26:36)

+4

23

Побег. Да, тот коварнейший план, который постепенно выстраивался в сознании Левифрона, можно было назвать именно этим емким понятием. Девочку надо вывести. Но им, конечно же, это сделать не позволят. Медики и алхимики будут в один голос вопить, что организм еще и близко не окреп, что все еще ничего не мешает ей покинуть сию грешную землю по какой-нибудь глупой внутренней причине.  Монстроловы вспомнят совсем о другом, заявят, что феномен «Ракшаса» слишком опасен, чтобы выводить его во внешний мир. Ладно еще поле или лес, но вдруг вас занесет в Тэльву? Только благодаря ей Мернот все еще не загнулся от истощения, так неужто так уж надо закидывать туда живую алхимическую бомбу? Куры, коровы, крысы, люди – мало ли что напугает нестабильную синори. Она-то вообще деревню в жизни видела? Не, не, ребятки, сидите-ка вы и вдумчиво дышите через нос.  Скучные перестраховщики. Девчонка же простая, чай не тварь Изнанки. И даже несмотря на это у себя держать боязно, выпускать за стены – еще боязней. И никто не задумается, что создателю-то этого страшного чудовища всяко будет виднее, что и где с ней делать.
«Никому не повредит то, о чем они не узнают. А они не узнают. По крайней мере, пока мы не будем уже у предгорий. Я же не в первый раз убегаю, что случится, тем более, что мы не так и далеко. Хотя с другой стороны, в последний раз я бегал всего несколько дней назад. И чем все кончилось? Да… Но ведь теперь никакой опасности для лаборатории нет. Как, собственно, и самой лаборатории. Но есть гневающаяся тетушка. И если она узнает…»
Перед глазами будто бы вживую предстала удивительная и на редкость эпичная картина. Едва лишь встало солнце, как в его лучах заблестела сталь доспехов и оружия. Поднялась в воздух пыль, и пронеслись по предгорьям вольным ветром всадники на чудных конях цэдафах. А во главе той славной конницы во всем своем суровом, каменном величии сама госпожа мейстр, и кажется, будто бы и горы расступятся под ее тяжким взором. И не укроется ничто от этого взора, не сбежит. Особенно человеческая глупость. Особенно самонадеянность племянника. Филина непроизвольно передернуло.
«Но ведь и ее нельзя тут держать. От клеток и косых взглядов ничего не поменяется. Это пока все хорошо, ведь у нее пустой резерв. И потому она уверенней. А стоит ему вернуться, как все это исчезнет, и даже мне будет страшно стоять рядом».
- Я тоже никогда не видела медведей... Я думала, тебе удавалось трансмутировать кого-то похожего или хоть самого медведя...
- Он у нас маленько того, на зверюшках повернутый. Ему не доверили медведя. Или, как вернее будет сказать, медведю не доверили его. Шрамы видела? Это у него со всякими когтистыми и зубатыми такая извращенная любовь, - не упустил возможности высказаться Валет. К девушке он приблизиться не рискнул, остался на шкафу, хотя очень любил воздействовать на окружающих не только посредством голоса, но еще и визуально. Неведомо почему, но даже сам Герхен зависал, когда кот перед ним начинал вращаться по часовой стрелке. Алхимика это страшно раздражало, а кот все еще несказанно веселился.  И теперь ему хотелось найти больную точку новой зверюшки хозяина, да вот страшно было. У кошек, конечно, девять жизней, но их можно потратить с большим толком, чем бесславно погибнуть от буйства недавнего дитя.
- Поэтому я и хочу посмотреть на него в лесу. Там тетушка не сможет его от меня спрятать.
Нет, это был не просто побег. Это был героический поход в лес во славу науки. Да, такое объяснение уже могло считаться аргументом.
- Кому, говоришь, ты нас с Клеймом завещал? Это чтобы я сразу мог пойти и познакомиться, не дожидаясь официальной бумажки и красивого некролога.
- Я думаю, это хорошая идея.
- Что?!
- Наверное, мне стоит пойти поспать до утра. И тебе не помешало бы, у тебя очень усталый вид. Надеюсь, мое пробуждение завтра не повторит сегодняшних подвигов. Я буду в своей комнате, так что даже если...
- Сумасшедшие… Вокруг меня одни сумасшедшие… Клейм, ты-то хоть еще нормален? Она дурно на Филина влияет, ату ее!.. Нет? Ясно, в нашем стане не только сумасшедшие, но еще и гуманисты. Кошма-а-ар.
Синори встала и чего-то ждала. Левифрон на намеки, недосказанности и всякое прочее моральное влияние был на редкость глух и слеп, а потому честно не понял, каким должно быть окончание фразы. Не так уж часто он общался с людьми, чтобы научиться улавливать ход их мыслей. С ним нужно было быть максимально ясным и понятным.
- Да, иди. Утром я принесу еще настойки, чтобы можно было выйти за пределы крепости без приключений. Доброй ночи.

***
[ 24 число месяца Новой Надежды 1647, раннее утро ]
А медвежья голова все крутилась и крутилась… Все крутилась и крутилась… Все крутилась и крутилась по часовой стрелке, сводя с ума. Перед самыми-самыми глазами, она казалась неимоверно большой, занимала все видимое и невидимое пространство. Тела не было, за головой изредка мелькала абсолютная темнота. Хотелось отвести взгляд, но как закроешь глаза, которых нет? А морда издевательски ухмылялась, на клыках блестела слюна. Что этому недорезанному медведю надо? Зачем он крутится? И почему по часовой стрелке? Это так ужасно… Остановите ее кто-нибудь, пожалуйста. Не получается дотянуться самому. Нечем дотягиваться. Медведь усмехнулся? Он разинул пасть и смеется надо мной?
- Ошибся!
Клацнули зубы, когда пасть резко захлопнулась. Вспышка. Яркая-яркая вспышка.

Вместо того чтобы закрыться, глаза открылись. Их тут же невыносимо ослепил свет, столь немилосердно бьющий из окна. Незакрытого. Доли секунды, чтобы осознать, что не только слишком ярко, но еще и слишком холодно. Горный весенний воздух немилосерден.
«А где медведь?»
Никакой головы и в помине не было. Левифрон закрылся от солнца рукой, и внимательно осмотрел лабораторию. Никого. Ничего. Лишь сопит на шкафу, свернувшись клубком, Валет, да у самых ног примостился Клейм.
«Все же уснул, значит».
Тело говорило ровно о том же. Даже более того, что уснул алхимик в неудачном месте, в неудачной позе, да и вообще в принципе во всех аспектах неудачно. Да и как вообще можно было уснуть на жестком стуле? Пусть даже и на пару часов, чтобы наблюдать вращающегося медведя. Шея болела, горло саднило. Кто там говорил, что бессонница – это плохо? Лучше уж не спать вовсе, чем вот так.
Со страшным хрустом и скрипом Филин разогнулся и даже умудрился встать со стула. Убедился, что готов к дальнейшим свершениям. Прошелся, закрыл окно. Покачался из стороны в сторону, дохрустывая все то, что не прохрустело с первой попытки. Вдохнул и выдохнул.
«Вот уж ужасная морда. Не дай Ильтар он и в жизни будет такой».
Солнце только-только показалось из-за гор. От того и была внезапная вспышка, когда лучи солнца резко ударили по закрытым векам Герхена. Спасительное солнце, спасло от беспокойных бесед с вращающейся звериной головой. Мозг будто бы и не отключался, отдохнувшим Левифрон себя не чувствовал. Просто продолжил работу с того же места. И на повестке дня у них был славный побег в окрестности Тэльвы. В гробу отоспимся.
- Ты только прежде чем сейчас куда-то побежать, в зеркало на себя глянь. Не удивлюсь, если тебя окрестят упырем и тюкнут лопатой по темечку, на всякий случай.
- Ты спишь. Спят молча.
- Не факт, не факт…
http://i.imgur.com/WBlD69B.png [ Коридоры крепости ]

Отредактировано Левифрон (2013-12-10 09:23:30)

+3

24

[ Кабинет мейстра ] http://i.imgur.com/Sahjk3d.png
19 число Благоухающей Магнолии 1647 года, утро

В новом качестве идти по коридорам Налии было далеко не так приятно и комфортно, как то было ранее. Разумеется, вся крепость была в курсе, кто взорвал кузницу. Возможно, все прочие прегрешения Левифрона Рогнеда и смогла сокрыть от тех, кого они напрямую не касались и кто не был свидетелем великих свершений Филина, но такое явное покушение ураганом людской молвы прокатилось по гильдии, и даже последние поварята да судомойки были посвящены в детали происшествия. Чему тут удивляться, далеко не каждый день члены гильдии устраивают диверсии в собственном доме, калеча и убивая своих же братьев. Герхен вдруг осознал, что не хотел бы сейчас оказаться на улицах Налии, или еще больше – у дверей сгоревшей кузни. Он не был уверен, что от него что-то останется после такого похода, а у мейстра не потребуют провести чистку в рядах и сослать ко всем чертям всех неуравновешенных алхимиков.
Как тетушка и пообещала, вели Левифрона не в самое темное и поганое место во всей крепости, в которое за ненадобностью захаживали не так часто, но в до боли знакомое и родное крыло ученых и исследователей. И снова Герхен мог бы дойти сам, что сделал бы с большим удовольствием и даже вприпрыжку, но пальцы ловчих крепко и цепко держали за предплечья, будто ожидая, что чахоточный Филин обратится в берсерка, всех раскидает, проломит стену и сбежит в дикие просторы Ледяного пояса. Абсурдно, даже Клейм, которого тянули за ошейник, вел себя безразлично и спокойно. Было смешно и страшно от того, насколько сильно поменялось восприятие людей и какие жуткие ассоциации они себе навязывали в присутствии Герхена. В том и была причина, почему Рогнеда советовала не шибко надеяться на некое чудо и вселенское понимание Совета. Левифрон мог до скончания времен обезьянкой скакать вокруг них, доказывая, что нельзя судить, зная лишь часть истории, но поскольку люди уже увидели и поверили в то, что он им показал, скакать ему придется весьма недолго и на эшафоте.
Все хорошее когда-нибудь кончается. Левифрону за его весьма недолгую жизнь прощалось очень многое. Он позволял себе проводить опыты, которые другим алхимикам делать запрещали, он приводил в крепость чудищ, которых требовалось уничтожать, а не держать в качестве безобидного подопытного кролика. Он даже не единожды покидал Налию без дозволения, пробираясь зайцем и обманывая ловчих. Но в те разы он держался своих, помогал выполнять задания, оказывал необходимую врачебную поддержку и попутно собирал травки да любовался животными. Это не вызывало никаких последствий, кроме потраченных нервов мейстра, ибо она свято верила, что неприспособленный под суровые реалии мира племянник убьется, едва преступив порог крепости и споткнувшись о первый же камушек.
Теперь все было иначе.
Хотел бы Левифрон в тот момент знать, сколько многое Рогнеда рассказала его семье. Родители, возможно, все еще не ведают о глубине прегрешений сына, а вон пронырливая и стервозная сестра наверняка оказалась в рядах первых, кто силой выбил все из свидетелей и тетушки. Не стоило и сомневаться, она была едва ли не единственной, кто ждал возвращения Филина в крепость, чтобы хлопнуть кулаком по столу перед его носом и в ярости возопить «зачем?!». Еще бы у него были ответы.
«Может, и хорошо, что меня запрут. Я не смогу выйти, но и ко мне никто не войдет…»
Разговора с сестрой сейчас не хотелось, как и со всеми другими желающими рассказать ему, какая он мразь, и воззвать к якобы отсутствующей совести. Какая уже разница, пусть придумают себе ту версию событий, какая их устроит, самому Филину было решительно наплевать, насколько гневной будет эпитафия на его могиле. Хотя какая может быть могила для предателей…
Двери лабораторий мелькали одна за другой, те, что вели в общие и учебные, были распахнуты настежь, в одном из помещений бородатый наставник отчитывал какого-то мальчишку, чье лицо и волосы отдавали нежным цыплячьим оттенком, пока остальные дети смеялись. Герхен непроизвольно притормозил, совершенно инстинктивно уставившись на мальчишку и прокручивая в голове, что за формулу он испортил и в каком месте допустил ошибку, но почти сразу алхимику наступили тяжелым сапогом на пятку и требовательно подтолкнули в спину. Герхен совсем остановился, брови его сошлись на переносице.
- Я, конечно, всегда знал, что люди в массе своей порой бывают не умнее стада баранов, но с насилием я попросил бы быть осторожней. Меня не волнует, что вы там в своих черепных коробках обо мне думаете, но Кодекс на вас действует в той же степени, что и на меня, да и петля не одноразовая.
На что его снова подтолкнули в спину, но уже не наступая на пятки и не напирая всем весом. Левифрон пока еще не был трупом.
Коридор кончился, последняя дверь уже много лет вела в обитель самого Филину. Его отпустили, видимо, решив, что уж с входом в собственную лабораторию алхимик как-нибудь справится без приключений. Мужчина даже несколько демонстративно отпер дверь и толкнул ее внутрь. Та со скрипом отворилась.
- Слушай, это… Давай действительно без всяких выкрутасов, хорошо? Тут никто не рад, что так получилось, и лично мне бы очень не хотелось тебя бить, если ты, скажем, решишь сбежать через окно.
- У меня под окном скалистый обрыв.
- Ты понял, что я хочу сказать. Просто не надо ничего делать.
- Обещаю, что стану прыгать в окно только в том случае, если окончательно приду к выводу, что разбиться насмерть самому лучше, чем удушиться в петле. Ну или не знаю, что там еще мне в приговоре напишут. И непременно оставлю записку с указанием, что это не была попытка побега, - пропустив Клейма вперед, Левифрон шагнул в лабораторию, тут же отметив количество скопившейся пыли, взял стоящую около очага табуретку и вынес ее доблестным стражникам. – Приятного бдения, господа. Попрошу мне не мешать, но обязательно дайте знать, если по моему случаю что-нибудь станет известно. Все прочее – лесом.
И закрыл дверь перед самыми носами ловчих, опустив щеколду с внутренней стороны. Выдохнул.
Герхен очень старался выглядеть уверенно и бесстрашно, будто его совсем не заботит, что вокруг него мир рассыпается прахом и разлетается по ветру. Будто для него прогулка на эшафот – почти как поход в баню, будто он бессмертный. Мужчина не хотел, чтобы на него кидались, усугубляя очень шаткое внутреннее состояние, чтобы плакались на его плече, чтобы пытались оправдывать. Это все было сейчас совершенно лишним, ибо Филин физически ощущал, какое дерьмо происходит у него в голове, как где-то в груди разверзлась огромная воронка, засасывающая и перемалывающая все вокруг, обращая душу в руины и абсолютное ничто.
- Ну тебя и крючит… Сядь, скорее сядь! – раздался вездесущий голос, рычаще растягивающий букву «р». Герхен и спорить не стал с невидимым созданием, подошел к столу с раскиданными по нему бумагами и мешком с картошкой упал на стул. В центре хаоса на столе медленно нарисовался контур пушистого толстого кота, будто нарисованный в воздухе акварелью. Четко виднелись лишь блестящий глаза и улыбка до ушей. Постепенно животное наполнялось красками.
- Расскажи же мне, уважаемый хозяин… Расскажи же немедленно, что за лютая ересь происходит снаружи? Ловчие говорят, что ты кого-то убил, покалечил и даже завалил стеной. Я-то им, конечно, не верил, ты бы расшибся об эту стену скорее, чем снес ее, но молва идет. Нехорошая молва. Твоя сестра приходила, кричала…
«Дура», - вспыхнул Герхен, только представив, что синори могла натворить своей впечатлительностью. Одного несдержанного человека достаточно, чтобы начался массовый психоз и паранойя.
- … И Рогнеда приходила, в бумагах твоих рыскала, все искала намеки на то, куда ты мог деться. Кстати, а куда ты делся? Нет, я не скучал, конечно, мне было очень даже здорово без тебя, но мне жутко интересно, чего это вдруг всем так понадобилось вышибать нашу дверь с ноги и копаться в чужих вещах.
- Просто говори, что еще было, Валет.
- А что тут говорить, - кот снова растворился в пространстве, оставив только голову и начав крутиться по часовой стрелке. Герхен тут же отвел глаза, на него эта привычка кота странно влияла.  – Больше никто не приходил, только шептались в коридорах. Я-то кроме лаборатории только в библиотеке бываю, а там люди культурные собираются, сплетнями не балуются. Но раз ты пришел, то ты-то мне все и расскажешь! И что это за петля, о которой ты говорил тому любезному молодому человеку?
- Это не так-то просто рассказать, - проговорил Левифрон, опираясь локтем на стол и упираясь ладонью в лоб.
- А ты попробуй, - невидимый пушистый хвост обвил руку.
И Филин попробовал. Поначалу рассказ не шел, Герхен делал большие паузы, а комментарии кота и вовсе заставляли задуматься, а стоит ли вообще изливаться этому пушистому нахалу, но текка в итоге взял свое, а история пошла уверенней. И улыбка у кота сползала тем больше, чем дальше продвигался алхимик.
- Как казнить?! А как же я?! Что будет со мной?! Они там что, совсем упали?
- Я бы мог предложить тебе красиво и драматично выпрыгнуть из окна и отдаться на милость скалам, но я не слышал ни одной истории о том, чтобы текка разбился насмерть. Даже обычные коты всегда живые и здоровые приземляются на лапы, - алхимик погладил полосатого за ухом, и тот даже заурчал на несколько секунд, пока не спохватился, что он вообще-то гордый.
- Я серьезно, мать твою!
- И я серьезно, - Герхен все равно продолжал гладить Валета по макушке. – Любой текка ведь выбирает место, а не человека. Останешься в этой лаборатории, будто ничего и не случилось, обретешь нового хозяина, когда ее отдадут в пользование другому алхимику. Будешь ему капать на нервы и жизни учить.
- Очень смешно. Вы все там упали, как я погляжу. Хорохорится он, видите ли! Ядом плюется! Не страшно ему! Я видел, какой ты размазней сюда вошел.
- Рогнеда не забирала ничего из моих вещей? – внезапно спросил Герхен, когда его взгляд упал на дверь кладовки.
Кот очень укоризненно посмотрел на Филина, но ответил, пусть и нехотя.
- Она приходила и подкармливала твои «вещи». Или посылала кого-нибудь вместо себя. Надежда умирает последней, знаешь ли.
Ремарки не имели значения. Герхен встал и прошел к подсобке, открыл дверь. Эта дополнительная комнатка была довольно просторной, ибо специализация Филина требовала держать там клетки с животными. Ныне большая часть места пустовала, лишь в вертикальной клетке сидел ворон, а в коробке в углу – крупные мыши. Филину показалось, что на момент отъезда их было меньше, и вслед за этим озарением проскользнула мысль, что нужно найти ящик побольше. Не сразу он вспомнил, что правильнее всего зверьков будет или передать соседям, или вовсе выпустить.
Большая птица сидела в клетке и тяжелым взглядом глядела на алхимика. Она была проектом по выведению действительно боевых посыльных, что летали бы быстрее сов и могли бы отбиться в случае перехвата. За основу был взят вид крупных воронов из леса Даурит, и данная особь была первым прототипом. Правда, опыт пошел немного не в ту сторону, и у Герхена создавалось впечатления, что он перекосил баланс в птице. Она не демонстрировала открытых качеств бойца и драчливости, не обладала достаточной послушностью заводчику, но все ее поведение говорило о том, что птичьего в ней осталось мало. Левифрон предположил, что перекос случился в сторону самосознания и разумности, но даже он сам пока не мог оценить, насколько сильно. Увы, даром речи он ворона не наделил.
Впрочем, взгляда было достаточно.
- Мне нужно, чтобы ты передал кое-что моей знакомой и как можно быстрее, - немного неуверенно говорил Левифрон, ибо чувствовал себя как минимум странно, разговаривая с птицей. Но та будто бы слушала. – Убедись, что она получит это лично в руки. Жди столько, сколько потребуется. После того, как передашь письмо, можешь возвращаться домой в Даурит.
Несколько секунд ничего не происходило, после чего птица резко и пронзительно каркнула, переминаясь с ноги на ногу на жерди. Левифрон быстро рванулся в лаборатории, перевернул все свои бумаги еще раз в поисках чистого и приличного пергамента, пера и чернильницы, быстро набросал письмо и скрепил пергамент сургучом, вместо печатки воспользовавшись грузиком для весов. Свернув послание и упаковав его в специальный чехол, мужчина вернулся в кладовку, открыл клетку и подозвал птицу ближе. Ворон спрыгнул с жерди и подошел к самому краю клетки, крепко вцепившись когтями в металл. Птица была действительно больше своих обычных соплеменников, а потому письмо вышло как раз по размеру. Привязав чехол к лапе, попутно проговаривая вслух адрес, Герхен взял птицу на руку и подошел к окну. Сигналов подавать не пришлось – едва только он открыл створку, как ворон сорвался с места, больно прочертив острыми и длинными когтями по предплечью, и ринулся в горы. Оставалось только надеяться, что он действительно доставит письмо.
Проводив своего гонца взглядом, Левифрон закрыл окно и вернулся в лабораторию, вновь усевшись на насиженный стул. Валет все еще переживал эмоциональной потрясение, плавая в воздухе и не находя себе места.
- И что теперь? – спросил в итоге кот.
- Надо немного убраться, уничтожить опытные образцы в работе, чертежи и записи, нежелательные для чужих глаз. Да и я обещал Альвэри поработать над найденными реагентами. Конечно, я не успею исследовать их полностью, да и с ней мы уже не увидимся, о чем я и написал, но чем не способ убить время? Хоть узнаю, зря ли я потрошил того единорога, - Герхен вздохнул и устало потер переносицу. – У нас все еще много работы.
- Да-а-а… - протянул текка. – Но все-таки… Что же мне делать потом?
Филин посмотрел на плавающего в воздухе полосатого. Тот действительно переживал, даже обычные наглость и заносчивость куда-то исчезли. Кот был столь же потерян, как и его хозяин.
- Я не знаю, Валет. Я даже не знаю, что делать мне. Давай ты просто возьмешь свои лапы в… лапы и начнешь с бумаг вон на той тумбе, а я тем временем соберу все образцы.

+2

25

19 - 22 число Благоухающей Магнолии 1647 года

Время тянулось просто чертовски медленно. Левифрону казалось, что само солнце неохотно уходит за горизонт, что свечи плавятся будто нехотя, что поток времени обратился в вязкую патоку, налипая на вещи и предметы вокруг, оседая на руках и замедляя движения. Сколько продлился первый день его заточения? Бесконечно долго. Успели сгореть вселенные, родиться новые звезды, рассыпаться в прах империи и смениться поколения правителей. И все это время солнце лениво ползло с востока на запад, и каждый сантиметр его пути продолжался веками, знаменуя погибель чего-то старого и последующее возрождение чего-то нового из его пепла. Бесконечно долго. До невозможного долго.
В комнате висел смог, полный паров от различных реагентов и зелий, что были беспощадно уничтожены в огне или же кислоте. Когда тени наконец удлинились, а небо окрасилось багрянцем, огонь в очаге уже едва тлел, погибая под невероятным количеством пепла, вяло коптясь и напуская дыма, доедая какие-то остатки, которые еще не успел поглотить. Комната выглядела пустой и чистой, больше нигде не валялись рукописи и свитки, полки больше не пестрили склянками и банками, полными ингредиентов, заготовок и готовых продуктов. Посуда и котел были тщательно вымыты, как и все поверхности, ибо было неблагодарностью оставлять лабораторию, что служила Герхену верой и правдой долгие годы, а до него – его наставнику, в бардаке, обречь ее задыхаться от пыли. Клетки в подсобке были распахнуты настежь, последние подопытные – выпущены. Ворон так и не вернулся, даже его хриплого прощания так и не раздалось меж гор, хотя надежда на его силуэт на горизонте все еще теплилась где-то внутри. Только вот разум упрямо говорил о том, что птица возненавидела весь людской род, а потому вернулась бы скорее выклевать глаза своему мучителю после казни, а не составить компанию в последние часы. И это было справедливо.
Окно в лаборатории открыто настежь, но оно было не в состоянии выдуть все пары из комнаты, развеять тяжелую дымку, что стелилась под потолком. Для этого нужен был хороший сквозняк, причем хорошо бы его было устроить из коридора, но Левифрон и пальцем не желал шевелить для нормального проветривания помещения. Он мог бы открыть окно хотя бы в подсобке и оставить дверь между комнатами нараспашку, чтобы обеспечить хоть какую-то вентиляцию, но вся эта суматоха споткнулась о вопрос «зачем?». Алхимику смог не мешал, напротив, он даже давал какую-то легкость сознанию, все вокруг воспринималось проще, а тревоги немного отступили. Умом он понимал, что созданная им дымка попросту имела галлюциногенный или даже ядовитый эффект, влияющий на его сознание и способность мыслить, возможно, даже прямо сейчас разъедающий его тело, подобно агрессивной болезни. Но Герхену было наплевать, в сколь здоровом виде его отправят к палачу. Если этот неожиданный эффект от завершения всех мирских дел приносит больше пользы, чем вреда, то незачем от него отказываться. А нанести вред без пяти минут покойнику весьма и весьма сложно.
Валет сидел на оконной раме и созерцал пейзаж. Вот его смог не радовал, от одного лишь запаха кот неистово чихал, брызгая соплями во все стороны. Текка пробовал донести информацию об этом до хозяина, но Левифрон настолько ушел в прострацию, что попросту не услышал голос кота. Тот махнул на все лапой и переселился на ближайшее время на окно, где воздух был свеж и прохладен. Только его хвост свисал в комнату, неспешно болтаясь из стороны в сторону.
Клейм же, будучи трансмутированным и устойчивым ко многим ядам и реагентам, на пары никак не реагировал. Он просто лежал у ног хозяина и пристально вслушивался в звуки в коридорах. Волкодав знал, к чему идет дело, и создавалось впечатление, что глубокие инстинкты защитника так и толкали его вцепиться в горло первому, кто пересечет порог лаборатории с дурными вестями. Время от времени Герхен опускал руку и гладил пса по макушке, от чего тот расслаблялся и успокаивался. Алхимик боялся, что его творение действительно совершит что-то нехорошее, что вынудит ловчих убить и его тоже. Свою смерть он еще мог принять, но вот сил созерцать то, как кто-нибудь всадит Клейму арбалетный болт в череп, как бешенной псине, у Филина не было. Уходить самому куда проще, чем терять. Даже в такие моменты.
Отведенное им время замедлялось тем больше, чем меньше его оставалось. Так же мучительно медленно в бдении прошла и ночь, во время которой умерли старые боги и родились новые, а в небе попросту разверзлась черная дыра, закрывшая собой остановившееся солнце. Левифрон больше ни о чем не думал, лишь отмечал про себя, что от сидения на жестком стуле несколько часов подряд затекали ноги и невыносимо ныли кости. Алхимик настолько потерялся в застывшем вокруг мире, настолько поддался влиянию ядовитой дымки, которая, впрочем, потихоньку все же уходила наружу, что даже не заметил, как уснул все в той же позе и на том же стуле. Они не помнил, что ему снилось, мужчина даже был уверен, что всего лишь моргнул, а когда открыл глаза, черная дыра уже исчезла, а мир переродился сызнова из праха старых богов. Дышать было уже легче, а будто заросшее паутиной сознание медленно освобождалось от дурмана. От паров остался лишь стойкий запах, который просочился в каждую поверхность и заполнил собой каждую щель. Голова алхимика раскалывалась.
У порога стояла миска с едой, которую ему добросовестно приносили дважды в день, утром и вечером. Ничего особенного, далеко не то, что могут найти добросовестные алхимики у поваров крепости, но и то хлеб. Еда уже успела остыть, что намекало на то, что спал Герхен долго. О том же говорило и стоящее высоко солнце, внезапно вновь вернувшее себе нормальную скорость. По ощущениям же Филин прожил миллиард жизней и видел все, что только можно было засвидетельствовать. Кроме абсолютной пустоты, пожалуй. Но она ждала Левифрона впереди.
Алхимик забрал миску и попытался поесть, но еда просилась обратно, едва только он ее проглатывал. Адская боль отдавалась пульсом, казалось даже, что глаза вот-вот лопнут. Методом проб и ошибок выяснилось, что пережить эту напасть можно только в абсолютном бездействии и с закрытыми глазами, чем Герхен и занялся, предварительно заварив себе утоляющих боль и успокаивающих травок из оставшихся запасов, что должны были перейти другим алхимикам. Изначальные ингредиенты уничтожению не подлежали.
В состоянии умирания мозга Герхен промариновался до вечера. Когда солнце почти скрылось за горизонтом, в коридоре раздались гулкие шаги нескольких пар ног и лязг оружия. Кто-то тут же подскочил, что-то сказал, а после в скважину вставили ключ, повернули и открыли дверь. На пороге показалась целая толпа. Командовала ею тетушка собственной персоной. Левифрон, доселе уткнувшийся носом в столешницу, поднял голову со сложенных рук и обернулся через плечо. Сфокусироваться он смог не сразу, любое движение глаз будто вызывало иглу, пронзающую мозг насквозь. Гости, видимо, тоже заметили плачевное состояние хозяина лаборатории. Рогнеда даже наверняка сделала определенные выводы, в корне неверные, но ничего не сказала. Вглубь комнаты тоже не пошла, оставшись у входа. Зачем-то положила руку на навершие меча.
- Сегодня утром Совет решил, что твой поступок достоин высшей меры наказания. Основными пунктами обвинения стали многочисленные нарушения кодекса, в том числе предательство и убийство, а также крайняя степень безответственности к тем знаниям и той деятельности, которые ты избрал. Совет пришел к выводу, что ты опасен как для окружающих, так и для самого себя, и поскольку никто, в том числе ты сам, не может объяснить твои действия с точки зрения логики и здравого смысла, а также хоть как-то оправдать их, мы не видим ни единой возможности для спасения твоей заблудшей души.
Холод и презрение так и сквозили из входной двери, а их концентрация в коридоре наверняка была так велика, то там могло скиснуть от стыда молоко. Левифрону очень захотелось захлопнуть дверь прямо перед носом у делегации. Не было никаких причин, просто порыв. Одно лишь присутствие других людей возвращало алхимика в то болото потерянности и безысходности, которые исчезли прошлой ночью. Неужели нельзя было разрешить человеку дожить свои последние дни в одиночестве и покое? Филин не хотел возвращаться к осознанию, что конец близок, а его сгубила собственная безграничная глупость. И пусть сейчас ему было так больно, что хотелось выть и лезть на стену, Левифрон бы с радостью согласился попасть под влияние своего самодельного токсина еще раз. Не было больше сил оставаться здесь. Он падал настолько глубоко, что уже даже не мог на это смотреть.
- Казнь состоится на рассвете двадцать второго числа. Послезавтра. Тебя оповестят.
Делегация отступила, дверь закрылась, повернулся в скважине ключ. Герхен еще несколько секунд смотрел на стену, за которой были слышны шаги, а затем снова уложил голову на руки.
Они успели запустить в комнату дух отчаяния, которое постепенно начинало кусать сильнее боли. Все настолько смешалось, настолько переплелось и въелось в душу, как клещ, попутно терзая и калеча тело, что в течение последних часов своего заключения Левифрон считал секунды до рассвета. Бесконечно считал. Он начал подозревать, что Совет нарочно оттянул дату, чтобы он помучился. Он начал подозревать, что они решили обречь его на более страшное наказание, чем смерть. И чем дальше он уходил в такие мысли, чем дальше уходил в чужую ненависть к себе, тем вожделенней становился рассвет, который должен был расставить все точки.
И когда дверь все-таки отворилась незадолго до того, как отголоски первых лучей проклюнулись сквозь горы и окрасили серое небо яркими тенями, Левифрон вздохнул с облегчением.

http://i.imgur.com/WBlD69B.png [ Окрестности [за пределами крепости] ]

+3


Вы здесь » За гранью реальности » Крепость Мернота » Лаборатории [территория замка]


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно