Пожалуй, созерцание тренировки стоило того самого момента, когда Дезире обратила внимание на дверь. При всем том, что Ричард не совершал ровным счетом никаких попыток привлечь к себе хоть чье-нибудь внимание и оставался молчаливым наблюдателем, довольствуясь своей ролью, взгляд девушки все равно метнулся именно в то место, где стоял он. Судьба? Или уже заведомо предрешенный поступок жертвы, которая, как ей казалось, должна была стать свободной, но по факту была выпущена лишь на короткую прогулку под строгим присмотром? На нее даже не нужно было надевать поводок, ибо ее инстинкты сами разворачивали в нужную сторону и не отпускали далеко. Дезире засмотрелась, забыла про защиту – и получила алебардой по спине, добавив к коллекции боевых ранений еще один синяк. Да и синяк ли? Малец, с которым она сражалась, видимо, и сам не ожидал, что она не защитится хоть бы и в последний момент, а потому не замедлил своей руки.
Веролу стало интересно. Учитывая все то, что он увидел той ночью, ему стало крайне любопытно, как эта тихая и скромная девчушка среагирует на подобную подлость. Разум подсказывал, что она выругается про себя и пойдет плакать в подушку, молча, никак не выразив своей обиды и злобы на бесчестное поведение. Но чутье художника, то самое, из-за которого он подпустил Дезире так близко и позволил ей открыться, выдвигало свои предположения. Эта девочка могла показать зубы. У нее были эмоции, которые она старательно прятала. Теперь же, увидев, на что способна, она могла не пожелать молча терпеть.
Когда паренек рухнул на пол зала под гнетом ее кнута, губы инквизитора тронула едва заметная улыбка. Даже мышонок мог прокусить палец, если его спровоцировать. Нужно было только показать ему, что он это может… а потом обломать внезапно открывшееся оружие, вырвать с корнем, оставив захлебываться кровью. Даже сейчас Дезире мнила о себе слишком много, иначе бы не накинулась на партнера по спаррингу, не развернулась на каблуках и не пошла решительно именно в те двери, в которых стоял Верол. Он не шелохнулся, молча сопровождал ее взглядом, кажется, даже не моргая. Всего на несколько мгновений она остановилась – очень близко. Бесстрашно посмотрела ему в глаза и со стерильной вежливостью изрекла слова приветствия. Как по нотам. Она мнила о себе слишком много, и это самомнение отразилось в том, как она пошла дальше, не дожидаясь ответа.
Она убегала.
Недружелюбная, неприступная и самоуверенная, она, должно быть, всегда и со всеми держалась холодно и отстраненно. Безупречный образ, искусная маска, вылепленная так, чтобы привлекать как можно меньше внимания и задевать как можно меньше струн в чужих душах. Никто не знал, как она могла умолять, унижаться и плакать, изнемогая от желания получить то, что ей не желали дать. Никто не видел ее лицо в тот момент, не чувствовал жара распаленного тела, диктующего волю одурманенному сознанию – такому безупречному в обычное время. Мышка убегала, потому что боялась того, кто видел тщательно сокрытое, постыдное, кто сорвал куда более глубокие покровы, чем маску будничного лицемерия. Того, к кому она пошла сама, хотя в помещении было множество дверей. Это ли было не приглашение?
Эта картина не была закончена. Это была дегустация, попытка понять, а можно ли из данного материала вообще что-то сделать, или он рассыплется прахом прямо в ладонях, не выдержав деформации, нагрева и охлаждения. Ричард не думал слишком серьезно о том, чтобы действительно воплотить свою идею в жизнь, одержимость ушла, ведь как иначе, если он потратил слишком много лет своей жизни, чтобы научиться контролировать подобные порывы. Но теперь, глядя на точеную спину Дезире и слушая ее торопливые шаги, Верол с кристальной ясностью осознал, что был абсолютно прав. Он будет возвращаться к этому снова и снова, и однажды проклянет себя, что упустил возможность. Боги давали ему глину для создания шедевра. От таких подарков не отказывались.
Ведь она все равно мнила о себе слишком много. И была слишком хороша в своей постыдной податливости.
- Если у вас есть несколько свободных минут, я хотел бы с вами поговорить, - проговорил инквизитор, глядя на уходящую девушку. Как обычно, тихо, мягко и спокойно. А затем поправил очки. Он ведь себя куда естественней, ведь его, в отличие от Дезире, не грызли сожаления и совесть. Единственное, что вызывало в нем тень раздражения – испорченный рисунок гематом на ее бледном теле. – Мой давний клиент организовывает прием сегодняшним вечером. Понимаю, что у вас, вероятнее всего, уже есть свои планы, но я все равно посмею попросить вас оказать мне честь и стать моей гостьей на этом событии.
Зачем? Ему просто показалось, что она была единственной, кто мог бы стоять рядом с ним на приеме маркиза. Не безликая модель, отличающаяся от проститутки только интересным лицом и ухоженным телом. Не аристократка, которая, будто хищная рыба, всего-то ищет наживу себе под стать, редко когда действительно интересуясь искусством и самим Ричардом в частности. Пошло и пресно. Эта девочка – другое дело. В какой-то степени она уже принадлежала ему, и это привносило новую ноту в восприятие организованного приема. Чистая, лишь слегка подпорченная его собственной рукой, она являла собой чистый холст, открывавший небывалые перспективы. Ричард хотел увидеть, что должно было появиться на этом полотне. Еще раз прикоснуться, еще раз бросить ее на произвол судьбы. И в этот раз – рассмотреть в деталях.