22 число Благоухающей Магнолии.
1647 год от подписания Мирного договора.
Ночь

Последовавшая за ее словами и действиями реакция Левифрона осталась незамеченной, разбиваясь все о ту же стену отчуждения и навязчивых идей. Все происходившее вокруг напоминало плохой сон, поддернутый туманной дымкой, что пролегла между ее взором и всем остальным. Перед глазами все так же продолжал стоять мираж желаемой водяной глади, притягивая к себе все больше, но ноги отказывались слушаться, как и все тело, что изнемогало от приступов боли, коя с каждым мгновением все усиливалась, врываясь в сознание фейерверком и заставляя судорожно хватать ртом воздух. Чувства обострились до предела, эмоции напоминали вихрь в ненастный день, баламутя душу похлеще болотных вод, что встречались на его пути. Одновременно хотелось то смеяться, то плакать, то внезапная волна злости затапливала рассудок до упора, что будь у нее силы, принялась бы вручную прокладывать себе путь к вожделенному миражу, что видела лишь она одна. Но сил не было, а самого желания было слишком мало для внедрения пустых затей в жизнь.
Несмотря на весь калейдоскоп ощущений и переживаний, что ею владели, но слабо затрагивали, Фенрил все глубже уходила в себя, словно пытаясь найти где-то там, за гранью осязаемого спасение от боли. Девушка более не делала попыток огрызнуться, по большей части потому, что фактически не слышала и не воспринимала внешних посылов и раздражителей, пребывая словно в трансе. Ее тело стало тюрьмой для сознания, не выпуская оное и не поддаваясь контролю. Лоддроу словно тряпичная кукла в руках опытного кукловода послушно осела после настоятельного окрика алхимика и его физического воздействия, заставившего Аль приосаниться и вернуться на прежнее место с поправкой лишь на то, что вскоре ее в объятия кто-то заключил, а во рту оказался ремень, неприятным привкусом раздразнивший все в оном. Но она не сопротивлялась. Даже чужие руки на ее теле, кое отозвалось едва заметной реакцией, тут же притупившейся, не смогли выдернуть рассудок из болезненной полудремы. Все ее существо сосредоточилось на одном – побороть боль, притупить, убежать от нее, не чувствовать более…
Однако боль не уходила, пульсируя ядовитым комком и отравляя не только тело, но и душу, что металась словно полоумная из крайности в крайность, путаясь в ощущениях и молча крича. Но все это было лишь прелюдией к тому, что свершилось далее.  До ее сознания долетали слова, кои произносил знакомый голос, но разобрать она их не могла. Рассудок будто бы отказывался тратить драгоценные силы на расшифровку этих звуков, что сейчас превратились просто в общую кашу с теми, что окружали их в лесу. Разум все больше мутнел, а чувства притуплялись, все слабее реагируя на общее самочувствие организма.  Но когда пришла боль от манипуляций Левифрона, Альвэри словно током прошибло, столь резкой, всепоглощающей, растекающейся горячей лавой по телу была оная. Ее прошибло холодным потом, что стекал по дрожащей коже и напряженным мышцам, застилая взор и смешиваясь с кровью. Из груди рванулись крики, но там же и притихали, доходя лишь судорожным стоном, подобием на сам крик и всхлипами к губам да сомкнутым зубам, что впивались в кожу ремня с остервенением хищника. На какой-то момент ей показалось, что она слышит, как рвется ее собственная плоть. Захотелось убежать, вырваться из рук мучителей, плюя на то, что оные же были спасителями и впереди взаправду оставалась лишь дорога к гибели. Однако силы были слишком неравны и все, на что она сподобилась – судорожно цепляться за чьи-то руки, ее же удерживающие и приковавшие к месту. Хотелось уцепиться мучителям ногтями в лицо и драть его до кости, пока они не прекратят сию пытку, но это желание было все, чем смог ответить воспаленный рассудок, кричавший внутри от боли, как и каждая клетка ее тела, что не находила выхода из этого лабиринта страданий.
Все закончилось так же стремительно, как и началось. Девушка в последний раз изогнулась от удушающей боли, что ослепила взгляд и сознание, заставив мышцы натянуться словно тетива лука, грозя и вовсе разорваться в клочья от охватившего их напряжения, и слабо осела. Дышать удавалось с трудом. Изо рта выскользнул изгрызенный ремень и лоддроу сомкнула зубы в почти беззвучном страдании.
Острая, всепоглощающая, убивающая боль сошла, как снежная лавина, оставив после себя лишь саднящий след. И пускай этот тупой осадок, что продолжал пульсировать жаром, дразня нервные окончания, болезненно отзываясь на  каждое прикосновение и манипуляции с кожей, все так же бередил и мучил истерзанное сознание, но оно более не корчилось в припадке и бессилии. На промывания и штопку Альвэри реагировала лишь резким подергиванием и стонами, что едва-едва пробивались сквозь стиснутые зубы. Совершеннейшее безразличие к происходящему,  дикая усталость, жар, что продолжал хозяйничать в теле, сломил ее волю к любому сопротивлению. Хотелось просто отрешиться от всего этого, убежать прочь и не возвращаться. В подсознании стойко поселился страх вновь почувствовать эту ужасающую боль и оно упорно пыталось уйти от реальности.
Краем еще кое-как бодрствующего рассудка Фенрил почувствовала, как ослабли объятия, что ее держали в сидячем положении и едва ли не со вздохом облегчения позволила себя уложить на землю. От оной исходила легкая прохлада, несмотря на то, что поверх была постелена какая-то ткань. Аль наконец сомкнула веки, продолжая чувствовать саднящую боль в боку, но теперь она была словно досаждавшее насекомое, что не желало отлетать от своей добычи. На плечи будто опустилось тяжелое покрывало, что мешало вернуться в мир реалий и она, в итоге, застряла между бодрствованием и сном, стремясь к последнему, как избавлению от всего пережитого. Хотелось пить, но произнести сие вслух не смогла. Хотелось окунуться в холодную воду, но жар продолжал пожирать изнутри. От бессилия даже веки было тяжело поднять, да и особого смысла в том не было. Несмотря на извлечение стрелы из ее тела, ощущение того, что она скорее мертва, нежели жива, никуда не ушло, а лишь утвердилось, но в затухающем сознание подобное не нашло должного отклика и будь то так на самом деле, лоддроу даже и пальцем не шелохнула, чтобы пресечь неминуемое. Она дико устала от всего этого. От потрясений, переживаний, ран, бессилия, горечи, досады, боли…  Как никогда хотелось забраться в привычный кокон и более оттуда не выбираться, но даже до оного сейчас дотянуться не смогла.
Дернувшись от короткой, словно укол, боли, что «стрельнула» в боку,  Альвэри глухо выдохнула, зашевелившись и, пытаясь не обращать внимание на возобновившиеся болевые ощущения, подобрала ноги, желая скрутиться в  своеобразный «клубок», будто это могло защитить ее от всего и вся. Рядом фыркнула лошадь, а вскоре послышалось, как что-то тяжелое осело оземь. На какое-то мгновение рассудок словно прояснился, девушка почувствовала близкое присутствие родного существа, но глаза так и не открылись. Варимар, наверное единственный, кого мало волновала взбалмошность и жизненные приоритеты хозяина, опустился неподалеку от лоддроу, все так же недоверчиво поглядывая на спутников оной и периодически скалясь в сторону шадоса. Сама же Фенрил продолжала «тонуть». В какой-то момент даже случайные звуки стали отдаляться, саднящая боль едва ощутимо давала о себе знать, чувства и эмоции враз притупились, рассыпавшись в одночасье, а сознание медленно поглотила спасительная тьма…

Дайс, ознакомиться х)

Отредактировано Альвэри (2016-07-18 16:18:01)

Для Гейла потрескивание огня было одним из любимейших звуков. Конечно, были исключения, и ему никогда бы не захотелось смотреть, например, на то, как горит его дом. Но обычное потрескивание от веточек, что подкидывал в костер, было приятным и успокаивающим. «Успокоение бы сейчас не помешало».
Бэй не был настроен на разговоры, поэтому Гейл и не стал продолжать. Ему вообще все меньше хотелось с кем-либо общаться. «Нет, я себе такая не нравлюсь. Серьезность, ответственность, это все хорошо, верно, правильно. Но если они не расслабятся хоть на мгновенье, то сойдут с ума от всех этих мыслей. Ну и леший с ними. Лично я не собираюсь этого делать… раньше времени». Даже вскользь упомянутая предстоящая болезнь, еще больше испортило итак не самое хорошее настроение. Гейл устало зевнул, поэтому задерживаться он не стал и, так как Бэй вызвался последить за огнем, все так же молча приготовился спать. Сапоги он поставил по ближе к костру, чтобы те хоть немного просохли, а сам же залез в спальник и мгновенно отключился.

23 число Благоухающей Магнолии.
1647 год от подписания Мирного договора.
Утро.

Сновидений было много, упомнить их не представлялось никакой возможности. Все они так или иначе были связаны с побегами, трупами, ранами. Одни лица сменялись на другие, хотя суть оставалась прежней. Все это позволяло мозгу принять произошедшие, несмотря на то, что это были кошмары. Но так организм лишь пытался справиться с накопившимся стрессом. На смену плохим снам пришли спокойные, мягкие и нежные.
- Подъем! Собираем вещи и выдвигаемся. Ждать дольше нельзя.
«Вот так всегда, на самом интересном месте», - таррэ распрощался с ускользающим прекрасным миражом и вернулся в реальный мир, где прошлой ночью он впервые учувствовал в похищении пленников, их псов, и вытаскивании стрел. В обычной жизни он не решался и занозу вытащить, а тут такое. «Ну и ни я это делал, на чем спасибо». Парень вылез мешка и быстро собрался.
- Предлагаю расседлать кобылу и уложить Альвэри прямо на голую спину. Лука седла только разорвет швы, а так с ней ничего страшного не случится, напротив, лошадиное тепло и движения оказывает благотворное влияние на человеческий организм. Подложим одеяло под живот, перевяжем веревкой, чтобы не упала, кобылу кто-то из вас поведет под уздцы. До цивилизации дотянем. Только я вам в этом не помощник. Думаю, кобыла меня сожрет, если я к ней близко подойду.
«А Бэй, видимо, сожрет себя, если подойдет к Аль», - подумал Гейл, хотя и допускал, что за это время все могло перемениться. Он поочередно обвел взглядом их небольшой отряд. Левифрон все также разгуливал полуголым. Погода хоть и не была дождливой, но все равно было прохладно. Таррэ покопался в рюкзаке и достал последнюю мужскую рубашку и плащ. Да, он не был теплым, именно поэтому по пути сюда ему и пришлось купить второй, на котором сейчас лежала девушка, но хоть что-то. Все эти вещи он сунул в руки алхимику, а сам пошел к веримару. Гейл еще не проснулся, а от того не помнил, что лошадь у Аль не самая обычная и заходить в ее личное пространство опасно для жизни. Рычание зверя подействовало быстрее, чем опрокинутое на голову ведро с холодной водой. Таррэ застыл как вкопанный.
- Как будем решать эту проблему? – обратился он к Рейе, разглядывая острые зубы. – Вчера на меня рычал Клейм, сегодня ты. Но я Гейл – великий укротитель и покоритель сердец! Клейм, ты же меня уже любишь? – этот вопрос таррэ задал не оборачиваясь, ибо не хотел выпустить лошадь из виду, просто потому, что не желал после потерять из виду весь остальной мир. – Я бы с радостью к тебе не подходил, но тут такое дело, - парень жестом указал в сторону Альвэри. – Она немного не у дел.
Для окружающих его речь могла показаться странной, но это его нисколько не волновало, не с ними же он общается. Его больше заботило, чтобы веримар подпустил парня к себе, а для того и болтал. Гейл помнил, что эта порода считалась очень преданной своему хозяину и надеялся на то, что раз уж хозяйка в беде, то Рейа как-нибудь уж стерпит таррэ. Он сделал шаг, а затем еще один, ничего страшного не случилось, лошадь продолжала рычать, но уже не так грозно, скорее для профилактики, чтобы никто не расслаблялся. Осмелев Гейл подошел к Рейе и принялся расстёгивать ремни, затем стянул седло и опустил его на землю.
- Ну вот и чудненько, - решил парень, отходя от Рейии. – Аль, наверное, надо чем-то накрыть или одеть. Вон ее накидка, а там у камней что-то лежит. И самостоятельно я не смогу ее и держать и на лошади крепить. Так что готов помогать, если и мне помогут.

[nick]Гейл[/nick][icon]http://s018.radikal.ru/i502/1701/4d/e465cd70d403.png[/icon]

Отредактировано Эбигейл (2018-03-16 12:35:46)

23 число Благоухающей Магнолии.
1647 год от подписания Мирного договора.
Утро.

Благодатное беспамятство было тем спасением, кое требовало не только измученное тело, но и сознание. Альвэри без сопротивления нырнула во тьму без сновидений, какое-то время «покачиваясь» на невидимых волнах и просто «плывя» по течению, что уносило, казалось, все тяготы прошедшего дня прочь. Ушли боль, усталость, разбитость и все эмоции, что сопровождали все это. Не осталось ничего, просто пустота, такая внезапно желанная.
Сколь долго это все продолжалось, она не смогла бы сказать впоследствии, но определенно хотелось, чтобы подольше. Однако в ее случае, видимо, еще не все было закончено. В какой-то момент в ее умиротворенное сознание ворвался жар. Ощущение было таким, словно кто-то вогнал кусок раскаленного металла ей в спину. Опаляющая волна прошла по телу, заставляя каждую мышцу напряженно сжаться. Хуже всего было то, что ей не удавалось сбросить сие ощущение, как бы она не пыталась. Все, чего удалось добиться так это то, что в один миг мгла вокруг рассеялась и девушка стремительно куда-то провалилась. Но даже это все не избавило от обжигающего ощущения на коже.

«Она открыла глаза, оглянувшись. Местность казалась до боли знакомой. Покрытая снегом равнина без единого присутствия кого-либо живого, лишь несколько деревьев виднелись вдали, одиноко кивая кронами. Место, о котором она давно забыла и перестала наведываться. Стена мира, некогда рухнувшего к ногам того, кто имел наглость пробить в стене изо льда небольшую трещину. Она поднялась, обняв себя руками и потирая плечи. На теле отсутствовала одежда, полностью, но холода не чувствовалось, наоборот… Казалось, что каждая клеточка ее тела охвачена огнем. Она беззвучно простонала, каким-то образом осознавая, что поделать с этим ничего не сможет. Своеобразная безысходность придавала сил, взывая к упрямству.
Почему-то подумалось, что только бегом она облегчит свою участь и она побежала. Со всех сил, как могла, надеясь, что ледяной ветер остудит кожу, что все сильнее полыхала от невидимого пожара. В какие-то моменты появлялось ощущение, что жар отступает, но они были слишком крохотны во временном промежутке, чтобы можно было хотя бы перевести дух. Сколько она могла так продержаться – было неведомо. В этом мире, далеком от реальности, все было не так и воспринималось по-иному. Она споткнулась, рухнув на колени и почти физически ощутив боль от ссадин в руках. Прикрыв глаза и пытаясь справиться с дыханием, тряхнула головой. Это все было бесполезно… Подобная мысль все чаще касалась воспаленного сознания, забирая остатки сил.  Все чувства, что некогда улеглись, уступив место умиротворенному «ничто», вновь дали о себе знать с новой силой. Только сейчас все это переживалось не наяву, а в какой-то странной, пусть и до боли знакомой, реальности.
Она тряхнула головой, открывая веки и попытавшись подняться. Однако в тот же момент земля словно ушла из-под ног и она начала падать. От неожиданности не успела ни должно среагировать, ни попытаться за что-либо уцепиться. Беззвучный крик так и застыл на губах коркой льда. Ее снова поглотила тьма. Когда же вновь удалось разлепить веки, оказалось, что находится уже не среди заснеженной равнины или, чего хуже, в ущелье, в кое провалилась, а в помещении. Знакомые стены, знакомая обстановка и тейаровски жарко. Она смахнула со лба пот, что, казалось, ручьями стекал по телу, и села. Оглянувшись, в одночасье забыла о донимающей жаре. Сердце гулко забилось в груди, по спине пробежал неприятный холодок. То была комната матери. Давно почившей, никогда не умершей для памяти родных. В камине горел огонь. Да чего уж там, там полыхал целый костер – столь непривычно для их дома. Она нахмурилась, поднявшись на непослушных ногах и сделав несколько шагов по комнате. Близко, слишком близко к камину стояло высокое кресло, на подлокотнике бледнела тонкая рука с тонкими пальцами, на одном из которых поблескивало фамильное кольцо. Она почувствовала, как воздух разом вышел из сжатых легких, а в горле застрял комок. По щекам побежало что-то теплое, но по сравнению с жаром от полыхающей кожи это было ничто, засим и осталось незамеченным. Она медленно приближалась с гулко колотящимся сердцем, не веря собственным глазам, но так надеясь…
- Мам? – голос в тишине комнаты раздался оглушительно громко, несмотря, что она едва могла говорить от сухости в горле. Тонкие пальцы сжали подлокотник кресла, заставив сердце замереть на угрожающе длительный отрезок времени, после пуститься в бешеную скачку вновь. – Мам, зачем так много огня? – она не то хотела сказать, но слова сами слетали с уст. – Так жарко, как в Изнанке…дышать невозможно. Почему ты молчишь? – голос надорвался, фигура в кресле качнулась. – Так близко возле огня и сгореть не долго…
Она очутилась за высокой спинкой, не рискуя очутиться перед глазами той, которую давно похоронила. Не рискуя стать ближе к огню, дыхание которого и так опаляло немилосердно. Протянула руку, желая коснуться бледной руки, покоившейся в спокойствии на подлокотнике.
- Мам, скажи мне… - она не договорила, коснувшись женской руки и лицезрев, как та буквально распадается на глазах, растворяясь в языках пламени, что внезапно полыхнуло из камина, захватывая все вокруг со смертельной скоростью.
В груди ответно запекло, словно самое средоточие сего огня вырывалось из ее тела, пожирая изнутри. Она выгнулась и крик, в коем можно было расслышать имя матери, сорвался с ее губ ровно в тот момент, как ее саму охватило пламя…»

Не просыпаясь, девушка выгнулась, вскрикнув и едва разборчиво заговорив, словно пытаясь до кого-то «достучаться». До того, кого в сей момент видела только она. Голос срывался, в нем путались нотки требовательности, вопроса, просьбы, скорби, страдания. Тело била дрожь. Если бы в тот момент не была привязана, то не усидела бы на месте уж наверняка, пребывая в своем мире, полном призраков прошлого и убегая от них безуспешно. Однако, не имея ни сил, ни возможности, Фенрил, все так же не приходя в сознание, продолжала бормотать несвязные речи, извиваясь на теле животного в меру свободного пространства. Варимар, позволивший себя расседлать, провести все манипуляции да приготовления к отъезду, поднялся со своей ношей. Лошади не нравилось то, как себя ведет хозяйка, и Рейа заметно нервничала.

Отредактировано Альвэри (2016-07-21 20:39:56)