И снова некуда деть себя. Просто будь готов. К чему готов? Что этих двоих снаружи разнесут на кусочки, которые потом нужно будет сшивать, создавая новых интересных существ? Что нежить ввалится с другой стороны, сообразив, наконец, что самое интересное прячется в палатке? Что интересный мир рухнет, рассыплется под самыми ногами от какого-нибудь проклятья, которое до этого, допустим, просто набирало мощность в могильнике? Нет, скажите, чего ждать?! Хоть кто-нибудь! Кто-нибудь, кто не потерял голову от этого сражения, кто не печётся только о своей шкуре, чего же им всем ждать?!
- … Надеюсь ваш...друг сможет управиться с "ходячими проблемами", - донеслось откуда-то издалека. Хотя нет, не так уж издалека. Всего-то на расстоянии вытянутой руки. Историк, для которого мернотовцы – просто боевые машины, что решат все его «проблемы». Действительно, ведь это всего лишь «проблемы». Не «катастрофа», не «кошмар». Что-то по ощущениям близкое к «затруднениям». Много ли весят такие слова? И равноценны ли они происходящему там, на улице? Скорее они похожи на легкие тучи на, казалось бы, ясном небе. Черные, тяжелые, предвещающие весь ужас грозы, но далекие, будто бы чужие. Точно не наши. Они – это лишь грядущее, еще не до конца уверенное в себе и не утвердившееся, непостоянное и склонное к переменам. Его нет, лишь отголосок стоит в воздухе, будто туман над мокрым от дождя лесом. Что-то на ощущениях, а не в визуализации. А что было на руках у них? Бушующий шторм над самой головой. Бежать некуда, но и спасаться нечем. Вот оно, суровое настоящее в самом ярком его проявлении. Ни лучика света, все солнце утонуло в свинце жесткой серости. Это не «проблемы», и слеп тот, кто недооценивает опасность. Когда-нибудь щит непременно сломается, и тогда далекие тучи одного сменяться всепожирающей бурей павшего. Ничто не вечно. Один из законов алхимии. Но это не значит, что это невечное нужно бездумно бросать вниз, проверяя на прочность.
- Не вы один надеетесь. Нашего возвращения ждут в Мерноте. Живыми. В полном составе. Но я не ведун, и не могу предсказать исхода сегодняшней ночи. Но если что, есть еще я! Я понимаете, что воякам не понять всей силы алхимии, но раз все будет совсем не в нашу пользу, всегда можно устроить что-нибудь… фееричное. Уничтожить все к Тейару. Пустить серные пары. Да куча вариантов! И, конечно, уберечь моего – не «друга», нет! – брата. Вот таковы мои приоритеты.
«И почему они не пожелали обдумать это? Ну кто мешал нам подготовится к этой атаке? В конце концов, экспедиция уже всюду успела, дальше ей остается только не путаться под ногами, а Зоран… это Зоран. Я ведь не успел его ничем напоить. А ведь можно было бы… А, собственно, можно ли было? Он ведь промолчал о магии. А вот отключило бы ее ему навсегда, попрыгал бы! Кто знает, какие побочные действия у трансмутаций. Да, я знаю, но как я могу знать о том, чего я не знаю? А я не знал о магии. Следовательно, я не мог знать об итогах. Вывод: я ничего не знал».
-Кстати, советовал бы вам одеть защиту. Она достаточна плотная, чтобы её не прогрызли эти мертвяки. Ну это на тот случай, если что-то пойдет не так. Не то чтобы я не верил в силу вашего спутника, но сами понимаете. Их там всего двое, а мертвецы имеют плохую привычку наступать отовсюду и в больших количествах. Да и не так холодно.
Левифрон отвлекся от своих мыслей, в которых Зоран уже валялся на операционном столе и разливался певчей птичкой о других своих козырях в рукавах, и взглянул на одежду. Ничего хорошего она не предвещала. И правда, стоило ее надеть, как Филин ощутил себя медведем. Лысым, похудевшим за зиму медведем, с которого свисает кожа.
- Ладно, Клейм, теперь будем ждать. Давай я тебе буду зачитывать недавние формулы? Те, которые я использовал на тебе, но улучшил. Смертность равна семи процентам. А было ведь тридцать! – будто бы волкодаву, но на самом деле самому себе сказал алхимик, усаживаясь у входа в палатку прямо на землю и закутываясь в свой плащ. Рядом с ним улегся и волкодав, все еще нервничающий, но переставший показывать это открыто. Что ж, придется ждать. И быть готовым.
Вой. Дикий, разрывающий барабанные перепонки вой. Собаки не воют в обычные дни. Лишь когда у порога появляются те, кого не должно быть в подлунном мире, когда калейдоскоп красок мира внезапно окрашивается дегтем чужеродного. Волки воют на луну. Собаки воют на нежить.
Этот страшный своей неестественностью звук заставил Левифрона вынырнуть из того подобия дремы, в которой тот находился. Хотя, что за дрема. Перед закрытыми глазами, будто картинки в детских книжках, проплывали чудеса. Смеси, еще не созданные, существа, еще не открытые, перспективы, еще далекие, и открытия, уже сделанные. А еще смерть. Да и как она может не мерещится, если ею к полуночи стало пропитано все? И не нужно быть медиумом, чтобы это почувствовать. Собаки воют на нежить. Смерть близко.
В шатре стояла гробовая тишина. Лишь Клейм надрывал горло в непривычном для себя звуке. Он угасал с каждой секундой, становясь все пронзительней, но тише. Никто не смел даже дышать. Не оттого ли, что пока вой не оборвался, шли последние секунды той, спокойной ночи? Не было ли это каким-то страшным отсчётом? И что случится, когда у пса закончится воздух, и он замолчит, чтобы сделать вдох?
Тишина.
Волкодав припал на задние лапы и зарычал. Это было даже не так, как он делал это несколько часов назад. Нет, сейчас перед присутствующими был настоящий зверь, готовый защищать хозяина. А так как угроза шла отовсюду, хотелось бежать и рвать все подряд. Пес нервно озирался по сторонам, медленно и осторожно подходя к выходу из палатки. Инстинкты, органы чувств, даже зачатки разума, которые пришли к нему с адской болью, дарованной Левифроном пять лет назад, обрели невероятную ясность и резкость. Теперь становилось понятно, почему этому молодому алхимику никогда не требовалась защита, а хватало лишь Клейма.
Левифрон резко подскочил с земли и бесцеремонно ухватил пса за ошейник. Удержать волкодава невозможно, не те у алхимика были габариты и вес, но стоило напомнить ему, что оружие не атакует само. В чем прелесть меча, который невозможно сдержать? Оружию требуется приказ. И пока есть, кому отдавать этот приказ, клинок не будет творить, что ему вздумается.
- Клейм.
Волкодав разве что уши повернул в сторону знакомого голоса. Левифрону это не понравилось. Он ненавидел причинять боль животным, всегда старался свести ее к минимуму, но смерть зверей он ненавидел еще больше. А все шло именно к этому. Что может сделать один пес против армии нежити? Ладно еще Зоран, тот хоть сражаться умеет. А пса быстро разделают. В прямом смысле.
- Клейм!
Как ни странно, пес утих. Он прекратил ползти к полам палатки, рычать в пустоту и рвать клыками воздух. Филину удалось оттащить его от входа.
«Неужели внял? Или…»
- Сдохни! Умри! Будь проклят! Умри! Умри! Присоединись к нам! Умри! Сдохни! – все стало на свои места. Вот и кошмары.
Люди в палатке закопошились. Кто-то зашептался, кто-то завел молитву. Они знали, что будет дальше. Они знали, чем все кончится. Возможно, они не верили. Возможно, потеряли от страха надежду. Но они в любом случае хотели жить. Алхимик это видел. Какая бы корысть и алчность не стояли позади этого, но страстное, сокрушающее все, отчаянное желание жить – разве уже не достойная причина спасения? Вера есть, пока теплится жизнь. Пока человеческие глаза открыты, пока они видят небо, пока он способен чувствовать, бояться и желать, вера не угаснет. И как бы темно не было, сколько бы дегтя не упало на осколки стекол калейдоскопа, она никуда не исчезнет. Поэтому для тех, кто хотел видеть, палатка светилась едва ли не ярче того проклятого могильника.
Вот зачем нужен был Мернот.
Вопль. Спустя несколько секунд еще один, куда более дикий. Снова в шатре повисла угнетающая тишина. Все пытались понять, кто кричит. Потому что если это был тот, на кого сейчас полагались все, то…
- Наружу, Клейм, наружу, я сказал! – Филина не успели остановить. Только серый плащ мелькнул перед глазами Кёлера, да сумка со скоростью пушечного ядра взметнулась за хозяином. Последний выскочил волкодав.
У входа в палатку топтался давешний слуга историка. Видимо, являл собой вторую линию обороны. Впрочем, так ли это важно, если первая, похоже, сдает позиции? Принял ли он тот рык всерьез? И слышал ли, как разрывался Клейм, пытаясь вырваться из палатки? Вот, что значит непродуманность. Все летит прахом!
То, что историки прозвали «кошмарами», в полной мере навалилось на Филина. Но тут проклятье продемонстрировало свой тотальный просчет. Можно ли свести с ума сумасшедшего? Можно ли пробиться сквозь его личную блокаду лабиринтов? Можно ли навязать другую систему тому, кто заблудился в своей собственной? Кто зациклен на одной абсолютной истине? Попробовать можно. Но за результат, как говорится, не ручаемся.
«Падает, падает нежити погост, падает, падает…» - старый мотив придуманной в детстве песенки. Въедливый, как кислота, похлеще всяких проклятий. Все перемешалось: боль, страх, желание смерти, страсть к алхимии, рвение помочь напарнику. Все смешалось в одну сплошную бессмысленную песенку, а в голове взрывались пузыри. Странно, да? Они летели, черные и красные, разрывались брызгами. Одни выше, другие ниже. Одни большие, другие маленькие.
«Падает, падает нежити погост, падает, падает… Не обращай внимания. Это как три дня без сна. Тогда тоже всякая ерунда в голову лезет. Падает, падает…»
И действительно, стоило лишь начать это воспринимать как привычную усталость, как стало легче. Разум получил ассоциацию, близкую к адекватной, и принял ее. Пока сойдет. Если, конечно, ментальная атака не усилится.
Телекинез не раз спасал. Физические навыки не блещут, но с его помощью можно уточнить мишень для метания. И вот уже летит неприметная бутылочка с мутной жидкостью, клубящейся дымом. Секунда, растянувшаяся в бесконечность, и…
- Убей! – серая молния, подчиняясь воле хозяина, метнулась вслед за колбой. А та уже настигла цель. Вспышка была неяркой, но взрыв оказался удивительно мощным: в разные стороны полетели кости и куски цепи. Раздалось шипение, еще какие-то звуки, не поддающиеся описанию. Многоступенчатые реакции. Кислород, холод, даже снег – катализаторы. Черной пылью рассыпалось нечто, скрывшее безмолвного костяного карателя и последнюю собаку с глаз. А в следующее мгновение на них набросился волкодав, окончательно добивая и рыцаря и его не совсем мертвого питомца.
- Рано умирать, - вместо того, чтобы подхватить, алхимик усадил драконида на землю, отобрал меч и вложил тому в лапы две склянки с зельем. – Быстро пей. Пей, я сказал! Вылечить не вылечит, но болевой порог поднимет. Вторая от телепатии. Понятия не имею, являются ли эти ментальные атаки телепатией, но хуже все равно не будет. У него, правда, побочные эффекты интересные, но ничего, твоя голова сейчас и так на решето, наверное, похожа, а галлюциноген к галлюциногену не липнет, я проверял. На себе. Хотя тебя-то кто знает… Не дался же на опыты! И не вставай, ради всего святого!
Неясно, собирались ли прибегать историки. Собирались ли помочь. Вообще неизвестно, не решили ли они отсидеться в безопасности, пока одна из сторон не вырежет под корень другую. В любом случае, мернотовцам сидеть на месте нельзя было. Драконид был не в самом лучшем состоянии, как морально, так и физически, и Левифрон это прекрасно понимал. Филин не был врачом, но в совершенстве знал человеческую и звериную анатомию, умел разрезать, а потом и сшивать тела обратно. Он мог помочь напарнику, заштопать его, отпоить зельями, продлить эффект поднятия болевого порога, но только не здесь. Здесь нельзя. Земля, грязный снег, трупный яд и застарелые кости – заражение грозило отовсюду. Сейчас можно больше навредить, чем помочь. Но все-таки, нельзя же заставлять его страдать и позволять ему ходить с копьем в плече!
- Надо обратно в лагерь. Но сначала я достану из тебя эту штуку. Зелья выпил? Молодец. А теперь сделай глубокий вдох – и думай о бабочках, - по идее зелья должны уже начать действовать. Все же мастерство не пропьешь, и улучшать живые организмы Филину удавалось все лучше и лучше. Эффект, конечно, временный, но ощутимый. Однако и плата высота. Помимо возможных побочных эффектов в виде галлюцинаций и эйфории нельзя было забывать и о личной восприимчивости. Алхимик ее не учитывал. Почему? Да потому что этот партизан Зоран ничего никогда не говорит об этом! Ничего, вот и узнаем. На практике! Достать небольшую скляночку со спиртом из сумки, промыть ладонь. Не бог весть как стерильно, но и не бал микробов.
- Вдохнул? Подумал о бабочках? Отлично, поехали.
Отвратительный звук хлюпающей крови. Рана не самая лучшая. Наконечник ушел глубоко, а потом еще и повернулся. Видимо, Зоран обламывал копье, и повернул лезвие. Дурень. Больше сказать нечего. Понятно, что неудобно, но лучше бы уже совсем выдернул. А сейчас что? Разорванные мышцы. Возможно, задетая кость. Хотя нет, задень копье кость, драконид бы катался по земле, выл от боли и кусал снег. Похоже, обошлось. Все это надо определять на ощупь, ведь темно, даже ночных светил не видно. Лишь могильник светится, но такого света нам не надо.
«Итак. Вдох, выдох. Крови много, но оно и не удивительно. Надо вытянуть аккуратно, не повредив еще больше. Но, Тейар бы побрал это все, ничего не видно! Так, помогать второй рукой. Аккуратно, аккуратно…»
Жестоко вот так вот в кустарных условиях спасать напарника. Без маковых настоек, что дарят дурманящее чувство забытья, без особого зелья, основанного на экстракте мелиссы, которое вызывает такие яркие галлюцинации, что о бабочках не только думаешь, но и начинаешь их ловить. На полном серьезе. Бывало и такое. Многие, кстати, спрашивали Филина, почему именно бабочки. Да все просто: воякам, как правило, тяжело в экстремальных условиях думать о чем-то элементарном, простом и светлом. Им проще представлять те же мечи, копья, арбалеты, но тогда сознание опять возвращается к ране, боли и швам, что накладывает алхимик. А вот если заставлять таких людей думать о бабочках, то они начинают напрягаться, изо всех сил вырисовывая этих насекомых в своем воображении – и отвлекаются. Это действительно действенно, если больной отнесся серьезно. Правда, многие ли относятся к Левифрону серьезно?
Юноша старался действовать предельно аккуратно, что ему вроде как удавалось. Многолетний опыт работы с хрупкими предметами сказывался. Еще минута – и наконечник оказался в руке у алхимика, а из раны с новой силой толчками полилась кровь.
- Эй, живой? - Филин пощелкал пальцами перед глазами драконида. – Зажми рану. У меня нет лечебных зелий, но я могу тебя… зашить. И не надо пугаться, знаю я, что сразу думают монстроловы, когда я это говорю. Это не значит, что я тебя еще больше расковыряю и полезу рассматривать внутренние органы. Когда же эти вояки сообразят, что я стремлюсь к созиданию, а не разрушению…
Наконечник копья был откинут прочь. Вернулся Клейм, весь в черной пыли. Он угомонился, утолив боевое исступление, и сейчас лишь настороженно поглядывал в сторону кургана.
«Падает, падает нежити погост, падает, падает…»