[ Первый этаж. Тренировочный зал ]
День. 5 число месяца Страстного Танца 1647 год

- О, да неужели? А я уж было решила, что отхватив себе такого наставника ты либо не вернешься вообще, либо тебя принесут,- эльфийка посмеиваясь оглядывала Дезире, выжидающе сложив руки на груди, - А тут сама пришла, вот это удивление. Соскучилась неужто?
Девушка смущенно замерла на пороге палаты. Ледяная маска снова потихоньку сползала с ее лица, приоткрывая смутную теплоту, что она испытывала к лекарке, искренне привязавшись к ней за несколько лет обучения в лазарете. «И ты была бы права, если бы не случай. Либо не вернулась бы из того леса, либо принесли бы труп. Хотя, зачем бы его тебе принесли. Дезертирам не нужны церемонии, бросили бы там же, где и нашли. Ну, или же не нашли бы вовсе, а значит, я бы так же не вернулась. Хах, как будто бы удача...»
- Соскучилась,- лоддроу робко улыбнулась, все еще не привыкшая к легкой манере общения Бриенны, но всегда получающая от нее эстетическое удовольствие, ибо девушка никогда не требовала к себе такого же, удовлетворяясь и недружелюбным молчанием помощницы,- И с тренировки еще. Отвлеклась немного и… сама не посмотрю…
Лекарка махнула рукой, даже не дослушав объяснение девочки, и прошла за ширму. Конечно, стесняться девушки, да к тому же и доктора было глупо, но Дезире все же помедлила, прежде чем повернулась к ней спиной и начала расстегивать пуговки. Не все метки, оставшиеся у нее после той бессонной ночи, удавалось перекрывать на тренировочной площадке, а показывать их Бриенне было крайне неловко. Впрочем, все внимание той сосредоточилось на расползающейся по ребрам гематоме, болезненно отзывающейся на каждый вздох.
- Какая прелесть,- эльфийка аккуратно ощупывала девичью спину, почти не причиняя боли ловкими пальцами, - Большинство глупых девчонок украшают себя побрякушками и платьями, а после бегают на свидания с красивыми мужчинами, но зачем такими глупостями заниматься будущей искательнице? Вот именно, совершенно не зачем, вам положено быть суровыми и неприступными, чтоб мужики боялись, а бабы и вовсе падали в обморок.
Дезире прижимала рубашку к груди и молча слушала беззлобное ворчание девушки, мысленно снова и снова прокручивая в голове недавнюю сцену возле тренировочного зала. И так и этак она повертела ситуацию, но не нашла способа как можно было бы ее изменить и оттого немного загрустила, изредка вздрагивая на особенно болезненных вздохах. Отвлекшись на собственные мысли, она не сразу обратила внимание, что тон эльфийки изменился, в итоге разобрав лишь последний прозвучавший вопрос.
- ...Ты же симпатичная молодая девчонка, что за радость вечно сидеть в этих пыльных книжках? К тому же, искатель должен не только быть начитан, но и уметь вливаться в общество, а как ты этому научишься, если все время прячешь мордашку за очередным учебником? Если я когда-нибудь доживу до того дня, когда ты наденешь платье, то запомню его надолго. Даже любопытно, что случится, если какой-нибудь бесстрашный однажды соберется с силами и все же пригласит тебя на свидание,- девушка негромко хохотнула и принялась смазывать ушиб резко пахнущей мазью,- Скорее всего парень рухнет замертво под твоим суровым взглядом.
- Меня пригласили сегодня...- лоддроу покосилась на нее через плечо и губы сами собой сложились в легкую улыбку, стоило только подумать об этом.
- И почему отказалась?- Бриенна ехидно ухмыльнулась,- Не тот уровень мероприятия, или же кавалер не нравится?
- Почему... Нравится,- девочка опустила глаза и куснула щеку,- Просто мне пойти не в чем, вот и пришлось отказать.
- Знаешь, вот ты где-то умная до занудства, а где-то ну такая дурочка,- ученица подняла на нее удивленный взгляд и чуть нахмурилась,- Если тебе нравится парень и ты хочешь с ним пойти, почему не попросить эту нужную тряпку у кого-нибудь?
Закономерный вопрос «у кого?» замер на языке, так и не прозвучав. Почему-то показалось, что на него Бриенна может обидеться. Эльфийка насмешливо глядела в удивленные глаза девочки и явно выжидала момента, когда шестеренки в белокурой голове выдадут нужную комбинацию. Впрочем, много времени это не заняло и лоддроу прокашлялась, прежде чем сформулировать просьбу.
- Бриенна, ты не могла бы одолжить мне платье на вечер?- она развернулась к ней и подтянула чуть сползающую с груди рубашку,- И туфли, наверное, тоже...
- Смотри, оказалось совсем не сложно, правда?- лекарка улыбнулась в ответ и принялась тщательно вытирать измазанную руку,- Заходи ко мне ближе к вечеру, подберем тебе что-нибудь достойное. Помнишь где моя комната?
Дезире быстро закивала головой, не в силах сдержать широкую радостную улыбку. Конечно, она помнила, где обитается местный доктор, ибо несколько раз приходилось едва ли не силой волочь ее туда отсыпаться, с боем отрывая от очередного пациента. Полукровка спешно натягивала рубашку, совершенно позабыв о том, что стоит прикрыться от профессионального взгляда Бриенны. И зря - эльфийка нахмурилась и придержала девичью руку, отведя от тела. Коснулась пальцами скопления синяков на талии и скользнула взглядом на полуобнаженную грудь. Тонкие брови чуть дернулись, приподнимаясь в удивлении, смешанном с подозрением, но она ничего не сказала девочке, по-видимому отложив разговор на вечер. Лоддроу лишь смущенно пожала плечом, заливаясь густым румянцем и заторопилась к себе в комнату, на прощание бросив девушке слова благодарности и сияющий взгляд.

[ Второй этаж. Комната Бриенны. ]

Отредактировано Дезире (2017-09-13 18:50:07)

[ События до прыжка ]
Утро 11 числа - утро 12 числа месяца Хитрости Криури 1647 года
Уже месяц, как Дезире постепенно вливалась в новые для себя роли сестры и ученицы искателя, на удивление неплохо справляясь как с первой, так и со второй. Постепенно, не спеша, Альден подбирался все ближе к ней, а девушка больше не пыталась отгородиться от стороннего вмешательства в ее личное пространство, и даже больше - она тоже делала шаги навстречу, сокращая разделяющую их дистанцию. Они узнавали друг друга, прощупывали и, казалось, оставались довольны тем, что перед ними открывалось. Из Лео вышел отличный наставник, хотя методы порой и вызывали больше шок, нежели понимание. Впрочем, так знания и навыки усваивались только лучше. Также прошел уже месяц, как она не видела Ричарда и постепенно его образ отошел на второй план, перестав цеплять и дергать сердце одним лишь воспоминанием. У нее вполне получалось держать данное искателю обещание не приближаться к Веролу и не искать с ним встречи. В общем, ничто не предвещало беды. Ровно до тех пор, пока брат не уехал из города.
Полукровка много времени проводила в лазарете, постигая лекарские премудрости и получая настоящее и неподдельное удовлетворение от того, что помогает больным. Вот и в этот раз она внимательно следила за тем, как Бриенна меняла повязку на плече одного из инквизиторов, подробно объясняя что и как нужно делать, для скорейшего заживления раны. Наука шла впрок, что не могло не радовать эльфийку. Так же, как ее радовал факт отсутствия Ричарда подле ученицы, хотя об этом она, разумеется, ни разу не сказала. Мирная и спокойная атмосфера лазарета была разорвана в клочья зазвучавшим в коридоре криком. Лекарка поручила Дезире закончить перевязку и метнулась к двери вместе с другими врачами, сновавшими по большому залу. Судя по крикам и мгновенно поднявшейся суматохе, произошло что-то из ряда вон, ибо имеющихся ныне в помещении магов света оказалось недостаточно и спешно послали за остальными, которые сегодня отдыхали. Лоддроу не удивилась вовсе, ибо работа инквизитора предполагает любые ужасы и последствия, лишь испытала острую жалость к раненому и некое сожаление, что сейчас она ему помочь совершенно не может. На лице при этом, как и всегда, не отразилось никаких чувств. Закончив работу, она собралась было проведать других пациентов и узнать, не нужно ли им чего-нибудь, стремясь при этом обойти собравшуюся возле новоприбывшего толпу, но внезапно резко остановилась.
- Сообщите Венс, Верол при смерти! - кажется, это был тот же раскатистый бас, который до этого призывал всех магов на помощь.
А ведь Дезире была практически уверена, что больше никогда не застынет в ступоре при упоминании этого имени. Быть может, свое дело здесь сыграл контекст фразы? Девушка не стала раздумывать и даже не попыталась проанализировать свою реакцию, метнувшись к плотно стоящим людям. Первым же порывом было растолкать всех, чтобы увидеть и убедиться в личности того, кто лежал на больничной койке, но она не стала продираться дальше, лишь цепко ухватилась за плечо стоящего перед ней мужчины и попытавшись заглянуть через него. Не маленький рост позволил это, но вот за спинами столпившихся лекарей и искрящейся, густеющий магии, видно ничего не было. Полукровка замерла, дожидаясь момента, пока у кого-нибудь из них кончится резерв и его сменит другой доктор, чтобы успеть увидеть хоть краем глаза, хоть на мгновение... И она дождалась. И едва ли не впервые в жизни девушке стало дурно от того, что предстало перед ее взором. У мужчины, распластанного по кровати, не было ни лица, ни рук, вместо них была невнятная мешанина крови, мяса и проблескивающих сквозь них костей. Пальцы, до сих пор сжимавшие чужое плечо, судорожно сжались, от чего стоящий перед ней человек дернулся и удивленно оглянулся на впечатлительную барышню. Но Дезире не заметила этого, как и того, что больше не было нужды тянуться на цыпочках, чтобы лучше видеть - толпа начала расходиться, хоть и не так быстро, как должна была. Всем было интересно узнать первыми, переживет ли местный психопат и садист Ричард Верол этот день, или все же испустит дух в ближайшее время.
- Дезире! - окрик Бриенны, резерв которой закончился одним из первых, прозвучал глухо из-за явной усталости. - Уйди, чтобы я тебя здесь не видела!
Вместо того, чтобы поспешно исполнить недвусмысленный приказ или, что еще хуже начать препираться, полукровка сморгнула тот ужас, что отчетливо стоял в зелено-голубых глазах, и подошла к лекарке, подхватывая ее под руку и уводя прочь от кровати больного. Двух зайцев одним ударом - и приказ оказался все же выполнен, и помочь смогла - сама эльфийка вряд ли бы добралась до необходимой ей теперь постели и возможности отдохнуть и восстановить силы. Бриенна, несмотря на давящую усталость, сверлила девочку хмурым взглядом, пытаясь отыскать признаки возможного неповиновения. Дезире же в свою очередь старалась их не выдавать. Ибо пока что еще сама не знала, станет ли нарушать этот запрет. Она довела девушку до ее комнаты и уложила в постель, напоследок еще раз выслушав суровый приказ не приближаться к Ричарду, а затем с тем же каменным выражением лица вышла в коридор.
И уже там, оказавшись в относительном одиночестве, позволила себе судорожно вздохнуть, зажимая рот ладонью и крепко зажмуриваясь. Безумно, безмерно сильно она хотела сорваться с места и рвануть прочь из крепости, прибежать в аптеку на окраине города, подняться в маленькую мансарду и, крепко ухватившись за Альдена, все ему рассказать. Но увы, это было невозможно, ибо брат уехал и когда вернется не предупредил, заверив, что вряд ли оное случиться слишком скоро. Но ведь был дан приказ, было дано обещание. Однако, с другой стороны, Бриенна ее там и не увидит, так что прямого нарушения этого запрета не будет. С обещанием все было многим труднее, хотя, когда они с Лео обсуждали Верола, ни разу не упоминалась подобная ситуация. Так быть может, она должна стать исключением? Ему ведь необходима помощь, разве может она отвернуться сейчас? Девочка бросила взгляд на пульсирующий красный камень перстня, испытав значительное облегчение, и... пошла обратно в лазарет.
Лечение было в самом разгаре - маги напряженно колдовали, пытаясь отобрать эту жизнь у Габриель, медсестры бегали с тазами и бутылочками, поднося чистую воду, а забирая мешанину из крови и грязи. Почти сразу услышав резковатое требование не мешаться под ногами, девочка отошла подальше в сторону и принялась терпеливо ждать результата. Казалось, прошло несколько часов прежде, чем лекари наконец отошли от койки, открыв пытливому взору весь ужас сей картины. Основная работа была сделана и Ричард больше не умирал, по крайней мере не немедленно, и даже грудь с ужасающими хрипами мерно поднималась и опускалась, ясно демонстрируя живучесть айрата. Шепотки уставших врачей о том, как на удивление живуч этот искатель, не укрылись от ушей лоддроу, но она совершенно не обратила на это внимание. Она все же дождалась момента, когда ее не гнали прочь, а наоборот - ее помощь была сейчас очень кстати, ибо раны нужно было промыть более тщательно, чем это было сделано вначале.
Дезире молча бегала по поручениям медперсонала, то принося воду, то смешивая специальный раствор для промывки этих жутких язв, которые теперь красовались на руках и лице Верола. Аромат лекарственных трав перебивал витающий в воздухе запах крови - гиацинт, амаралис, лоррия и любисток - все смешивалось в точнейших пропорциях, призванных обеззаразить раны и ускорить регенерацию тканей. Оаниум тоже не был забыт, хотя его воздействия было слишком мало, чтобы полностью снять ту боль, которая ждет искателя в момент пробуждения. Ее даже допустили до непосредственной обработки травмированной кисти и полукровка едва сдержала слезы, увидев, во что превратились руки художника. Как только работа была закончена, Дезире молча помогла убраться и ушла в свою комнату, искренне веря, что сможет уснуть.
Вечер закончился и к ночи она уже не могла ни на что отвлечься. Ни книги, ни фамилиар, ни хождение по кругу пустой комнаты не срабатывали - все мысли девочки были сейчас в лазарете, а тело едва не зудело от желания рвануть туда и убедиться в том, что он все еще жив, хотя сказанные лекарями слова и должны были ее изначально успокоить. Рамштайн даже не пытался вразумить ее, справедливо полагая, что чувство противоречия толкнет ее к инквизитору многим быстрее, чем она дошла бы до этого своими силами. У него не было иллюзий касательно ее дальнейших поступков, но и торопить оные кот не собирался, в глубине души надеясь, что это чудовище просто сдохнет и перестанет довлеть над его хозяйкой мутной угрозой. Поэтому когда Дезире все же подхватила его и вышла из комнаты, заперев дверь на ключ, лишь вздохнул, принимая неизбежное.
Помещение лазарета встретило девушку опасливо спокойным безмолвием. Внутри все сжалось в ужасном предчувствии, пока она искала глазами нужную койку, но стоило лишь разглядеть лежавшего на ней человека, как из груди вырвался облегченный выдох. Она спустила кота на пол и пошла тщательно мыть руки. Разглядев мужчину вблизи она испытала противоречивые чувства. С одной стороны, он был все еще жив и это было главным. С другой же ее пугало то, что было спрятано под этими повязками, плотно закрывавшими его лицо и руки от чужих взглядов. Не потому, что это его уродовало внешне, вовсе нет, а лишь потому, что боль от этих ран должна быть невыносима. Лоддроу искренне порадовалась, что он все еще не пришел в себя.
- Вы устали, - голос ничуть не дрогнул и не выдал волнение, клокочущее внутри и заставляющее сердце стучать в бешеном ритме. - Может сменить вас?
- Нужно обрабатывать раны и менять повязки каждые 4 часа, а еще инъекции вводить, - на лице сидевшей возле кровати медсестры явственно прослеживалась досада от того, что приходится отказываться от столь заманчивого предложения. - Не справишься.
- Я помогала промывать и обрабатывать, я знаю что нужно делать, - она подошла еще на шаг ближе, прямо глядя в глаза девушки. - Уколы ставить тоже умею. Отдохните, вам ведь это необходимо.
После столь убедительных заявлений и проявленной настойчивой заботы, медичка расплылась в улыбке, даже не скрывая засветившегося на лице облегчения, и, подробно рассказав Дезире о том, что, как, когда и чем нужно делать, упорхнула прочь. Полукровка осторожно, словно боясь неосторожным движением разбудить Ричарда, хотя по прогнозам он должен был оставаться без сознания еще не один день, присела на стул и вперила в него пристальный взгляд. В тишине собственной комнаты гомон мыслей в голове не приносил ни облегчения, ни отвлечения от переживаний и тревог, в отличие от предстоящей ночи подле его постели, определенно обещавшей быть наполненной смыслом. В противовес девичьему стремлению помочь, хмурый фамилиар, расположившийся под столом недалеко от хозяйки, приготовился всю ночь взывать к богам, умоляя их добить инквизитора.

Как и ожидалось, ночь была полна забот, которые здорово отвлекали девушку от бесполезного самокопания. Ей просто некогда было раздумывать, насколько правильно она поступила, придя сюда. И не было нужды размышлять, какие же чувства она испытывает к искателю, ведь сейчас ею владели лишь сочувствие и тревога за его жизнь в целом, а не мутноватые и беспокойные ощущения, клубящиеся где-то в груди. К утру она уже дважды обработала жутковатые язвы, уродовавшие его, трижды внутривенно вводила инъекции какого-то неведомого ей лекарства, призванного ускорить его выздоровление и не дать очнуться раньше времени. Впервые сняв с его лица повязки, девочка несколько мучительно долгих минут не могла взять себя в руки, чтобы продолжить. Она помнила каждую черту его лица в точности, но теперь вряд ли могла бы их разглядеть, кроме самых основных. Тогда руки еще немного дрожали, ибо Дезире все еще боялась раньше времени вырвать его из Нирдема неосторожным движением, но во второй раз уже было проще - она перестала отвлекаться на его внешность, сосредоточившись лишь на мысли о том, что он жив, а все остальное не суть важно. В лазарете Инквизиции работают лучшие лекари, они обязательно вылечат его. По крайней мере именно в это ей хотелось верить.
Несколько раз полукровке предлагали отдохнуть, но она категорично отказывалась, заявляя, что совершенно не хочет спать. Природная бледность кожи частично скрыла усталость, не дав ей стать поводом для более настойчивых призывов. Впрочем, ни о какой настойчивости и речи быть не могло - никто не хотел приближаться к этой кровати без крайней нужды, даже когда пациент был без сознания и дополнительно накачан успокоительным. Никто не хотел рисковать собой, мысленно утешая совесть тем, что девочке ничего не грозит, ведь проснуться Верол должен не скоро, а там ее обязательно сменит кто-нибудь другой, старший и опытный, готовый к той опасности, которая будет сопровождать это пробуждение.
Девушка украдкой потерла глаза и незаметно зевнула в кулак, а после сразу тряхнула головой, разгоняя тяжелую сонливость. До следующей перевязки был еще час, поэтому она в очередной раз взяла подаренный Альденом медицинский трактат, уложив его на колени, предельно осторожно приложила ладонь к ключице Ричарда, чтобы не только слышать хрипы, сопровождавшие каждый вдох и выдох, но и чувствовать движение мышц, а затем погрузилась в чтение, изредка кидая пытливый взгляд на замотанное бинтами лицо мужчины.

Буквы сливались в невнятный массив, не несущий в себе никакой информации, строки путались и скакали, а чтобы все же понять хотя бы одно предложение, его приходилось перечитывать по нескольку раз, да и то лишь затем, чтобы тут же забыть. Дезире слишком устала, чтобы читать, слишком выдохлась из-за всех тех переживаний, что не отпускали ее последние сутки. Она перестала мучить несчастную книгу, закрыла ее и убрала обратно  рюкзак, висящий на спинке стула. Как раз в тот момент, когда девочка шуршала свободной рукой внутри сумки, укладывая книгу так, чтобы ненароком не помялись страницы, мышцы под второй ладонью напряглись.
Вся вялость, владевшая полукровкой доселе, вмиг испарилась. Девушка резко развернулась обратно к инквизитору, непроизвольно сжав пальцы на его плече. Он не должен был просыпаться так рано, просто не мог этого сделать. У лекарей в запасе должно было быть больше времени, чтобы успеть подлатать его еще немного прежде, чем чудовище очнется и будет готово крушить все вокруг, они надеялись успеть избавить его от большей части боли, чтобы у него было меньше поводов впадать в ярость и подвергать опасности окружающих. Не успели. Но кто же знал?
Любой благоразумный человек, оказавшийся рядом, постарался бы как можно быстрее убежать прочь или на крайний случай снова вырубить Верола, пока тот не пришел в себя достаточно, чтобы призвать Габриель в комнату уже не по его собственную душу, но за чужими. Однако, Дезире явно не отличалась этим безусловно полезным качеством. За то мгновение, что она пыталась понять, не показалось ли ей это движение, Ричард окончательно развеял ее сомненья, неожиданно сильно вцепившись в руку. Глаза раскрылись в неподдельном ужасе и лоддроу вскочила на ноги, хватая его за второе плечо и наклоняясь ближе. От вырвавшегося из мужской груди жуткого хрипа внутри все сжалось.
- Ричард, успокойся, ты в лазарете ордена, все хорошо, - вопреки всему возможному, он пытался приподняться с постели, тем самым несказанно пугая девушку, и она продолжала мягко прижимать его плечи обратно к кровати, пресекая все эти попытки. Вместо того, чтобы прислушаться к ее словам, Верол вцепился второй рукой в ее плечо, немного не дотянув до горла и с силой сжимая пальцы. В другое время, приложи он к подобному действу столько же усилий, и вырваться из захвата она бы вряд ли смогла, но сейчас даже не почувствовала боли. А может просто не заметила ее, поглощенная иным. Быстрый взгляд на замотанное бинтами лицо подсказал, что еще могло стать причиной подобного поведения айрата помимо боли. - Глаза целы, на них лишь защитный компресс, я уберу его чуть позже и ты оглядишься, - Дезире едва не заплакала, разглядев, как на повязках зацвели багровые пятна, она практически слышала, как рвутся едва собранные магами мышцы и сухожилия. Она осторожно взяла его за локоть и оторвала от себя руку, продолжая попутно поглаживать его плечо ладонью. - Ричард, пожалуйста, не шевели руками, ты растревожишь раны! - ладони чесались прикоснуться к нему, успокаивающе пройтись по груди и шее, не затронутым внешне, но изуродованным внутри до состояния вчерашнего фарша, но, разумеется, полукровка не позволила себе причинить ему еще хоть крупицу боли помимо той, что сейчас должна была рвать на куски тело и сознание инквизитора. - Пожалуйста, успокойся, я сейчас дам тебе обезболивающее, потерпи совсем немножко.
Девочка потянулась к тумбочке, заставленной всевозможными лекарствами и препаратами, и схватила шприц. Никто не предполагал, что обезболивающее может понадобиться так скоро, но на всякий случай оно уже лежало под рукой. Во всем, что касалось этого конкретного искателя, следовало подстраховаться и уж точно никто бы не стал пренебрегать собственной безопасностью вблизи него. Кроме, разумеется, конкретной глупой лоддроу.
- Сейчас, сейчас, еще чуть-чуть, - она успокаивала скорее себя, почти физически ощущая его мучения. Игла пронзила кожу и смесь различных соков целебных растений и алхимических реагентов потекла по венам, смешиваясь с кровью. Доза была выверена самым тщательным образом, ибо едва ли нашлось бы более мощное обезболивающее - оаниум, найя, амарилис и боги знает что еще отдали все свои свойства этому зелью. Дезире не глядя отложила опустевший шприц прочь и вновь сосредоточила беспокойные руки на плечах искателя, легковесно поглаживая. Мельком брошенный в сторону взгляд выцепил замершую в ступоре медсестру, такую же молоденькую, как и сама полукровка. - Что ты стоишь?! Позови лекаря! - удивительно, но на секунду в груди вспыхнула злость на эту глупую нерасторопную девчонку, бессмысленно стоявшую поодаль в тот момент, когда Ричарду нужна была помощь. Впрочем, она тут же угасла, стоило девочке вернуть встревоженный взгляд на Верола. - Сейчас, все хорошо, успокойся...

Лекарство подействовало как и ожидалось - боль, до того момента подстегивавшая все неразумные порывы айрата, постепенно уходила, унося с собой и мгновенно вспыхнувшее сознание. Дезире облегченно выдохнула, увидев, как мужчина прекратил напрягать изодранные мышцы и сухожилия, вернув их в состояние покоя, но ласковый шепот не оборвала, продолжив что-то невнятно приговаривать ровно до тех пор, пока к постели больного не подошел доктор. Мужчина церемонится не стал, взмахом руки отогнав полукровку от пациента, и занялся осмотром, попутно раздавая указания ей и засуетившейся рядом медсестре.
Стоило девочке перестать волноваться о тревожащихся Веролом ранах, как на нее тут же навалилась копившаяся за прошедшие сутки усталость. На секунду в глазах даже потемнело, а саму девушку чуть повело в сторону, так что пришлось хвататься за край кровати, чтобы не шататься. Однако, стоило этой волне схлынуть, как руки упрямо потянулись к измазанным кровью повязкам. Пытаясь сосредоточиться на обработке кистей Ричарда, девушка чуть не пропустила последние сказанные лекарем слова.
- Вносите запись – сегодня начинаем с легких, язвы опасности для жизни при должной обработке не представляют.
- Что? Нет, - она перехватила надменный, несколько удивленный взгляд лекаря и стремительно покраснела, осознав собственную дерзость, но не замолчала. - Простите, доктор Мирс, но ему нужны здоровые руки.
Решивший поначалу молча проигнорировать глупость полукровки врач, немного помолчав все же соизволил ответить, не иначе как списав подобное поведение девушки на усталость, которая уже не могла укрыться от взгляда. Он кивнул стоявшей рядом девице сменить лоддроу и вновь сосредоточил руки на груди искателя.
- Руки в его случае вовсе не главное, шевелить пальцами он сможет в достаточной мере, чтобы исполнять свою работу и магичить, хотя магистру эти детали и вовсе не важны. Вы бы об этом несомненно подумали, если бы дали себе труд выспаться, - внезапно пристальный взгляд сосредоточился на девочке, до сих пор не отошедшей от постели, хотя к работе вторая медсестра ее уже не подпускала. - Как давно вы дежурите?
- Доктор Мирс, я понимаю, что как искателю мелкая моторика ему не столь важна, но послушайте, - появившееся было сочувствие в глазах врача стремительно таяло, стоило Дезире снова включить непонятное упрямство и начать указывать опытному лекарю что и как ему следует делать. - Ему нельзя терять чувствительность в руках и ограничивать их подвижность...
- Так, свободна.
- Но...
- Свободна!
- Аланассолиора! - от резкого окрика, за ночь вновь набравшего свою силу, девушка невольно вздрогнула и обернулась на входящую в помещение Бриенну. Выражение лица эльфийки не предвещало ничего хорошего.- Кажется, я запретила тебе сюда приходить, какого драного волкодака ты здесь делаешь?
- Бриенна, послушай... - полукровка метнулась к разозленной лекарке как к последнему источнику воды в пустыне. Уставший разум безусловно понимал, что девушка теперь лишь сильнее разозлиться на нее, но девочка была готова рискнуть расположением врача, если все таки получится донести до нее эту важную мысль.
- Ты что, всю ночь здесь провела? - от цепкого взгляда не укрылась изможденность, с каждой минутой все более явно проступавшая на лице девочки. Это ожидаемо злило лекарку еще больше, вкупе с тем, что Ричард до сих пор подавал признаки жизни и даже сознания. - Ты забыла, что медсестры должны выполнять приказы?
- Бриенна, вы должны спасти ему руки, - Дезире закусила губу, на секунду замолкнув, а после подошла еще ближе к эльфийке, заглядывая ей в глаза. - Да, они не необходимы ему, как инквизитору, но он же художник. Если он не сможет больше рисовать, то...
- То это будет катастрофа, - Бриенна оборвала ученицу на полуслове, очень точно уловив и закончив ее мысль. Брови женщины сошлись на переносице, а губы сжались в тонкую жесткую линию. - Свободна, Дезире. Поговорим, когда ты приведешь себя в надлежащий вид.
Как бы не хотелось вчера эльфийке оставить Верола подыхать без помощи, она тем не менее помогла ему. Как бы теперь не искушала ее мысль лишить это чудовище едва ли не единственного, что действительно было ему дорого, она отдавала себе отчет в том, что поплатятся за эту сладкую месть невинные люди. Законченный психопат, не имеющий более способа отвлечься и как-либо выразить всю сжирающую его изнутри темноту, наверняка будет искать иные, куда менее безобидные методы самовыражения. При всей своей глубокой неприязни к этому айрату, лекарка не могла позволить себе подобного риска чужими жизнями и здоровьем.
Дезире, в свою очередь, не стала больше искушать судьбу, украдкой глянув на вновь впавшего в беспамятство Ричарда, и пошла прочь из лазарета, на ходу безудержно зевая. О том, что будет ждать ее вечером, когда эльфийка доберется до нее, полукровка старалась не задумываться, ибо даже приблизительно не знала, чем именно подобный разговор может для нее закончиться. Увольнение стало бы самым страшным наказанием для девочки, но даже задумавшись об этом, она не пожалела о проведенной в лазарете ночи.

Вечер 12 числа месяца Хитрости Криури 1647 года
Спала Дезире крепко и без сновидений, словно ухнув в глубокий темный колодец. Как оказалось, прошел весь день, о чем свидетельствовал гневно урчащий пустой желудок, хмурый фамилиар, восседающий на столе, а также сумерки, густеющие за окном. Лоддроу не стала разлеживаться без дела, хотя тело и просило еще немного ленивой неги, вместо этого поторопившись вернуть сознание в надлежащее состояние методом принятия холодной ванны. И пусть первой же мыслью после пробуждения был Верол, но она все же разумно заставила себя вначале забежать в столовую на ужин, чтобы внезапно не словить голодный обморок. К тому же не следовало давать Бриенне еще одной причины для справедливой ругани. Рамштайн упорно молчал, злобно щуря желтые глаза и наблюдая за суетящейся хозяйкой. От него само собой не могло укрыться то нетерпение, что сопровождало каждый жест, каждое движение девочки, так торопившейся вернуться к беспомощному психопату. А вот она вовсе не замечала этого пристального внимания и неодобрительных взглядов.
Торопливый шаг постепенно замедлялся по мере приближения к лазарету. Очень хотелось избежать этого наверняка тяжелого разговора, который ей несомненно предстоял, поэтому внутрь она вошла невольно крадучись. Глупо это должно было выглядеть, но поделать с собой девочка ничего не могла - первым же делом она огляделась в поисках суровой лекарки и, не обнаружив ее в пределах видимости, бесшумно поспешила к кровати, у которой провела прошедшую ночь. Сестра, которая как раз занималась перевязкой ран, только закончила обрабатывать покрывающие мужское лицо язвы и отошла за чистыми бинтами. Дезире неодобрительно покачала головой, глядя на такую непредусмотрительность, и подошла вплотную, как можно мягче коснувшись плеча искателя. Хрипы, по прежнему сопровождавшие каждый вдох Верола, больше не наводили такой жути, как утром - над его легкими явно снова работали маги света. Чистая и свежая ткань, плотно обмотавшая руки художника, не позволяла увидеть прислушались ли лекари к ее совету на самом деле. Полукровка тяжело вздохнула, окидывая взглядом изуродованное лицо лежащего на постели искателя, и бездумно присела на стоящий рядом стул, как делала всю прошедшую ночь до этого, ласково поглаживая его по плечу.

Второй этаж. Комнаты.
12 число месяца Хитрости Криури 1647 года, вечер
Инквизитор неторопливо направлялся в лазарет, но по пути он остановился у окна и втянул табачный дым, который тянулся за ним едва видимым шлейфом. Солнце только-только начало касаться пятками горизонта, предоставляя достаточно живописную картину желающим. Мысли и предчувствия жужжали в голове у инквизитора, не позволяя в должной мере оценить красивое сочетание желтого и оранжевого за окном. Весь день Криптманн изучал отчет из "Белого Дракона", изучал карты, сверялся с другими отчетами по этой области и, в первую очередь, думал. Интуиция и некоторые факты подсказывали ему, что тут что-то не так. Почесав лоб, он в который раз мысленно пробежался по отчету. С одной стороны, все можно воспринимать как несчастный случай при транспортировке или эксплуатации опасного вещества - выброс газа в фактории Розенторн, под воздействием которого живые существа в зоне воздействия начали в буквальном смысле разлагаться, оставляя только месиво из мяса, крови и костей. Инквизитор помотал головой. "Это бред. Не стала бы гильдия контактировать с Орденом, если бы это была просто случайность." И эта мысль привела его ко второй части отчета - был выживший. Офицер флота, сильно пострадавший под воздействием газа, но из его бредней следовало, что утечка произошла в ходе конфликта. Одной стороной был, как известно, Восточный флот. А второй - неизвестно. Просматривая новости и отчеты по той области и Хартаду в целом, Криптманн строил многочисленные догадки: может это была намеренная диверсия, возможно, словили кого-то с незаконным грузом, это мог быть единичный случай, а может статься и только шестеренка большого механизма. Если так - то кто за этим стоит и каковы мотивы.
Легкое показывание в затылке напомнило инквизитору, что он опять увлекся. Строить теории о заговорах, основываясь на догадках и предположениях и имея минимум фактов, можно бесконечно. Именно поэтому он сейчас шел в лазарет, пока его не отвлекла тусклая луна за окном. Ему нужны были факты. Несмотря на то, что он с головой ушел в работу, до него дошли шум и ажиотаж с нижнего этажа. Обратившись к знакомой ему медсестре с вопросом что, собственно, происходит, он получил информацию, от которой у него мурашки пробежали по спине. Только не от ужаса самого состояния пациента - вера в медицину в Ордене у Криптманна была крепка - а от невероятной схожести ситуации с инквизитором-искателем Ричардом и жертвами газа в Розенторне. Будто, сама судьба кладет ему в руки зацепку. Но на вопрос, а когда же можно увидеть больного, ответа он не получил. Криптманн некоторое время ждал, пока шум снизу стихнет, а потом еще немного. По всей видимости, всю немедленную работу врачеватели выполнили, оставив только разве что дежурного следить за пациентом. Возможно без промедления выяснить все необходимое.
Инквизитор еще раз затянулся и отошел от окна. По пути к лазарету он пытался припомнить хоть что-нибудь о его будущем собеседнике. И не смог. На его памяти, он ни разу даже словом не обменялся с Веролом, хотя это и неудивительно. Криптманн был знаком только понаслышке с большинством искателей Ордена, и тех, с кем он общался, можно было пересчитать по пальцам одной руки. А сплетничать и выяснять слухи о других - не в его стиле. Подойдя к переходу из коридора в лазарет он три раза мягко стукнул костяшками правой руки по стене, обозначая свое присутствие. Звук тихим эхом разнесся по залу. Криптманн спрятал трубку в кулак, но не потушил ее, и теперь приятный запах яблочного табака медленно разносился по лазарету, вступая в конфронтацию с типичными для таких мест запахами медицинских препаратов. Инквизитор спрятал бы трубку во внутренний карман плаща, как обычно, да оставил его в кабинете, оставаясь в расстегнутом мундире, рубахе, темных брюках и плохо зашнурованных сапогах. Также на среднем пальце левой руки покоился неприметный перстень. Его внимание обратилось к постели, возле которой сидела девушка, с которой инквизитор тоже не был знаком. На постели же лежал, по всей видимости, Ричард. При приближении перед Криптманном предстала достаточно гротескная картина в черных, красных и багровых тонах. У человека, живущего обыкновенной жизнью, не преисполнненой опасностями, увечьями и смертями, такая картина немедленно бы вызвала тошноту. Криптманн лишь тяжело вздохнул, боясь представить всю боль, через которую прошел больной. Больной и девушка обменивались фразами, и инквизитор нехотя прервал их диалог.
- Ричард? Прошу извинить, но у меня к вам есть пара вопросов о вашем... происшествии. Дело Ордена, - инквизитор еще раз вздохнул, думая, не слишком рано ли он сюда пришел. Может, стоило подождать денек и дать медикам еще немного поработать... нет, дело важнее. Дело всегда важнее - что вы можете сказать о причинах случившегося?

Отредактировано Криптманн де Райксгард (2018-02-14 13:20:25)

Улыбка мелькнула на ее губах, и эта улыбка могла сказать Ричарду куда больше, чем все последовавшие за ней слова. Он ведь помнил голос врача, помнил размазывавшиеся в пространстве и времени слова, будто щедрые мазки масла на холсте, помнил тон на грани крика, помнил Бриенну, помнил Дезире, которая пыталась перекричать их речи своим обычно тихим голоском. Это все казалось таким бесконечно громким тогда. О чем они могли спорить? Разве что о том, что девочка снова посмела к нему подойти вопреки желаниям и ожиданиям Бриенны. Или о том, что вместо жизненно важных органов нужно спасать руки, дабы безэмоциональный психопат мог продолжать творить и изливать в картинах порывы сгнившей души, не трогая при этом окружавших его людей. Образ инквизитора Верола, укрепившийся в сознании тех членов Ордена, которые про него слышали, был предельно ясен и четок, он не допускал сочувствия, симпатии или и того больше – любви. Ричарда устраивало. Он давно уже забыл, что такое полноценная жизнь в социуме, перестал вспоминать о присущих людям эмоциях и взглядах, удовлетворился новым амплуа и полностью принял его, отгородившись от мира непробиваемой стеной равнодушия. Даже та агрессия, что фонтаном била в нем еще вчера, застилая разум вязким маревом, была чем-то из ряда вон, чем-то, что проявлялось лишь в самые редкие моменты, пробиваясь сквозь бескрайнее плотное ничего, обычно составлявшее его существование. Стоило только ей уйти, погаснуть и задохнуться, не реализовавшись в тот самый момент, как проявлялось нечто другое, куда более спокойное – но страшное. Существовали средства и методы успокоить даже самых буйных, были травы, которыми возможно заглушить крики разрывающегося на части сознания. Но чем можно было помочь личности цельной, для которой подобное буйство, впаянное в натуру намертво, стало не просто неотъемлемой чертой поведения, но обратилось в абсолютную норму? С той же легкостью, с которой обычный человек убивал надоедливого комара у уха, Ричард перекраивал пространство вокруг себя, если оно не удовлетворяло его потребностям или видению. С той же легкостью он вторгался и в пространство людей, комкая, переиначивая и ломая, разрывая на части и мешая с чем-то другим. Люди – что глина, порой свежая и податливая, как Дезире, с которой можно было творить что угодно, руководствуясь художественным чутьем и провидением, а порой – закостенелая и затвердевшая, которую можно либо оставить в покое в ее первозданном виде, либо разбить во имя неких идеалов и эстетики. Бесцеремонность – вот что определяло Верола. Со всей его вежливой мягкостью и напускной податливостью, вводившими в заблуждение, он тем не менее не гнулся, не сдвигался ни на шаг, не адаптировался. Мертвая способность приспосабливаться обострила грани жестокости и возвела ее в абсолют, оправдав и сделав необходимой. Если ты не меняешься по требованиям мира, значит миру нужно поменяться в соответствии с твоими. Самое милосердное, чего следовало ожидать от инквизитора – что он не посчитает нужным вмешаться, не проявит желание искорежить то место, где прошел, оставив его за собой мертвым. Именно поэтому спустя столько лет он не ходил там, где что-то могло умереть, он оставлял людей в покое и не появлялся в поле их зрения, он следовал только туда, куда указывала длань Ордена, и там ему в руки давали все, чтобы он мог творить. Сколько крови он пролил просто для того, чтобы убедиться в этой новой философии? Сколько душ сгинуло лишь для того, чтобы Ричард убедился, что это очень легко и не вызывает ровным счетом никаких чувств? Чужие страдания – необходимость, но она не определяет удовольствие. Для того, чтобы внутри что-то дрогнуло удовлетворением, нужно постараться чуть больше.
Например, сжать белую мышку в когтях, чувствуя, как лихорадочно бьется ее сердце. Прелесть этой мышки была в том, что она не убегала, а послушно ложилась в руки. За этот месяц Ричард практически забыл про это чувство, как и многие другие еще много лет назад.
- Возможно, вы снова будете разочарованы, Ричард, но я по-прежнему вас не боюсь.
О нет, она боялась. Или, вернее, чувствовала, что у этого могли бы быть причины, и ей тоже стоило бы. Будь иначе, она бы не успокаивала его, когда он очнулся, так уверенно, будто совершенно точно знала, что это необходимо. Будь иначе, она бы не просидела сутки рядом, сторожа его сон. Будь иначе, ее голос бы не стал частью того размазанного во времени и пространстве спора о его руках. Она знала о страхе других – но не разделяла его. Такое же равнодушие, удивительно гармонично вписавшееся в ситуацию, превратившееся в мертвый инстинкт самосохранения. Если она не была создана для того, чтобы он придал ей форму согласно своему видению, то в чем же тогда был замысел богов?
- Полагаю, лекари решили, что руки для вас важнее лица, вот и сосредоточили на них больше усилий. Не говорите, пожалуйста, вам же больно.
Было что-то особенно прекрасное в ее попытках сохранять дистанцию. Это было подобно тонкой газовой вуали, которая стирала мелкие черты, но сохраняла возможность увидеть сокрытое за ней лицо. Даже сейчас, несмотря на их разговор в комнате, несмотря на прошедший месяц, Верол был уверен, что мог бы протянуть руку и убрать материю, если бы ему того захотелось, и девочка покорно позволила бы ему это сделать. Возможно, даже сама бы подалась ближе, нетерпеливо торопя события. Эта уверенность помогла заглушить тянущее чувство незавершенности, недостаточности, желания получить что-то, что получить не выходило, и на те несколько секунд, что Дезире высматривала медичку, а лазарет утопал в тишине, около койки Верола возникла практически та же атмосфера, что была им тщательно создана в ночь их знакомства. Осознание того, что он еще мог удержать что-то в руках, успокоило его лучше трав.
А потом у входа в лазарет раздался стук, и в помещении появился пожилой инквизитор. Ричард наблюдал за темным пятном, коим гость для него являлся, и с полностью уверенностью ждал, что оно закончит свой путь именно у этой кровати. От посетителя отчетливо тянуло табачным дымом, и практически тут же позывы к до крайности болезненному кашлю заставили ребра Верола сжаться. Он пытался подавить эту реакцию организма на резкий и раздражающий запах и спокойно вдохнуть, но у него не вышло. Кашель, казалось, разрывал старательно срощенные лекарями легкие, хотя кроме отчетливого привкуса крови во рту ничего страшного так и не последовало.
- Ричард? Прошу извинить, но у меня к вам есть пара вопросов о вашем... происшествии. Дело Ордена.
Видел ли Верол его когда-нибудь? Сомнительно, ведь его практически не допускали к работе с другими инквизиторами, а вне рабочего времени искатель с коллегами не контактировал. Был ли он засланцем Венс, или же праздным любопытствующим – неясно, но Ричард знал, что к нему неизбежно придут с вопросами.
- Что вы можете сказать о причинах случившегося?
А так ли были важны причины? Верол собирался закончить начатое. Он собирался вернуться в Кагалан – и добить тех, кто смог пережить встречу с ним в прошлый раз, возможно, кого-нибудь еще из их коллег-преступников, ибо правосудие в таких случаях всегда обращалось в карательную машину, где слова «суд» и «следствие» становились жестокой шуткой над обреченными жертвами. Разве ему когда-либо нужны были четкие приказы? Его спускали туда, где самые крайние меры были допустимы, а на нежелательные потери высшие эшелоны могли закрыть глаза. Но Орден хотел знать, и Ричард должен был отвечать.
- Простите, не могли бы вы немного подождать? – вмешалась Дезире еще до того, как Верол начал набирать воздух для того, чтобы суметь сказать хоть что-то. Девочка тут же вскочила с места, судя по голосу, настроена она была решительно и строго. Ричард практически видел перед глазами то лицо, которое она состроила для старика. - Нужно вначале закончить перевязку, чтобы в раны ничего не попало. Это не займет много времени. И отойдите немного, вы не стерильны.
Ждали ее в тишине. Верол в его положении не мог зря растрачиваться на слова, а потому предпочел дождаться того момента, когда мог бы говорить спокойно и в том темпе, который ныне задавали его легкие. Когда Дезире заканчивала перевязку, тишина стала еще более гнетущей, ибо ощущался некоторый надрыв со стороны Ричарда, который пытался абстрагироваться от грубых касаний бинтов открытого мяса. Как бы осторожна ни была девушка, она не могла сгладить абсолютно все. Острая боль тупо отдавалась в и без того туго натянутое терпение и самоконтроль, которые дожидались своего часа, чтобы с отчаянным звоном разорваться и пусть все под откос. Никто не знал только одного – момент этот должен был наступить куда скорее, чем все думали.
- Вам не стоит говорить слишком много, следует пощадить гортань, пока она в подобном состоянии, - Дезире собралась отойти, но ее колебания не заметил бы только слепой. Ричард же слепым пока что не был, хотя шел к этому достаточно неумолимо. Здравый смысл подсказывал, что не стоило отпускать далеко единственное, что позволяло сохранять некую видимость стабильности, пусть даже это внутреннее равновесие и было чертовски хрупким.
- Лекарям пора узнать, с чем они имеют дело. Я попрошу вас остаться, - прохрипел инквизитор девушке, после чего очень медленно и осторожно, но все же сумел приподняться на кровати и принять более близкое к сидячему положение. Ему не нравилось, что он ведет разговор лежа. Его раздражала собственная слабость. И жалость, с которой все на него смотрели, тоже точила оставшуюся выдержку. Надо было сохранить хоть какое-то достоинство. – Я собирался подать рапорт. Можете передать Венс, что он будет написан сразу, как только я смогу держать в руках перо.
Смена положения заняла очень, очень много времени. Жалость в воздухе стала почти осязаемой. Надо было держать себя в руках.
- Это сделал газ. Я расследовал дело, связанное с работорговлей и продажей людей для экспериментов в области трансмутации, добрался до места, где партии живого товара держали для последующей пересылки покупателям. Мне оказали сопротивление. Полагаю, когда преступникам стало ясно, что исход будет не в их пользу, они применили… это. Газ содержался в ящике, в условиях замкнутого тесного помещения он не смог рассеяться, что позволило бы снизить концентрацию. О том, что было дальше, вам лучше расскажут врачи, я смутно помню, в каком состоянии вернулся в Орден.
Разумеется, он все помнил. События четко отпечаталась в памяти точно до того момента, как кто-то накачал его успокоительным, и спроси Верола напрямую, он смог бы описать лица каждого, кто в панике попытался отрезать инквизиторский хвост столь бесцеремонным способом. Однако общество требовало соблюдения рамок, и искатель давно уже эти рамки определил. Не всем следовало видеть воочию то чудовище, которое описывали орденские байки.
- Я думаю, они держали это средство для того, чтобы быстро уничтожить товар в случае нужды. Летальность газа слишком высока, чтобы допустить его использования в качестве превентивной меры защиты, он убил всех, кто был там со мной. Или почти всех, - каждое слово давалось все тяжелее и тяжелее, и Ричард чувствовал, что предел отпущенной ему речи уже близок. Тем не менее он продолжал. – Дело будет закончено, я вернусь в Кагалан, как только врачи позволят. Еще день или два – не больше. Если это то, что беспокоит высшие эшелоны, то можете их успокоить.
Он мог пойти и сейчас, если таков был приказ. Тело больше не умирало, а значит все было в порядке.

Старик молчал. Ричард не сводил с него взгляда, пусть даже в его видении посетитель сливался в кляксу из седых волос и темного облачения, и эта рассеянная мутность взора, должно быть, была очень видна со стороны. Верол хотел бы знать, о чем думает незнакомец, и чем дольше тянулась тишина, тем становилось понятнее, что в своих выводах он ошибся. Мужчину мало волновало рвение Ричарда и задержанный рапорт, он вообще, казалось, думал о своем и мало переживал об исходе дела в Кагалане. Что-то шло не так, как должно было, и мерзкий ком тревоги закопошился где-то внутри. Той же тревоги, что преследовала его в городе работорговцев, когда все шло слишком хорошо, той же, что диким воем взвыла, когда преступник, отчаявшийся до самой предельной для человека степени, распахнул крышку неведомого ящика и выпустил оттуда смерть. Она же толкала безвольное тело вырывать свою жизнь обратно зубами, вопреки тому, что крутилось в головах у всех лекарей, вопреки воле Габриэль. Ричард выкарабкался, в который раз сумел избежать перехода за грань – и непозволительно расслабился, позабыл, сколь дорого было время, а его положение – шатко. Он совсем не учел, что на его порог может прийти тот, кто захочет его пожалеть.
- Я работаю по похожему делу. В Хартаде был выброс газа, который, по словам очевидцев, очень сильно похож на тот, что вы мне описали. Не знаю, дело ли там в работорговцах, но там замешан Восточный флот и "Белый Дракон". Занятное дело получается...
Нити связывались в плетение. Работорговцы, преступная сеть алхимиков-трансмутологов и столь чудовищное средство защиты чужих секретов, могущее убить не только инквизиторов, влезших туда, куда их не звали, но и все следы какой-нибудь деятельности, любых свидетелей, которые неизбежно оказались бы чрезмерно болтливы при определенных обстоятельствах. Что знал Орден, раз в свое время послал туда не какого-нибудь случайного искателя из длинных списков на столе Венс, а Верола, которого не жалко, который унесет с собой многих, прежде чем все-таки погибнет сам? Если вообще погибнет, а не приползет обратно в обитель справедливости и не предстанет перед всеми в самом унизительном виде, который ему доводилось переживать. Хорошо, что он еще много лет назад перестал видеть насмешки во взглядах, с тех самых пор, как одну такую погасил сам, с хрустом раздробив детскую черепушку о ствол дерева. Теперь это были не насмешки – отвращение. Невидимое клеймо убийцы и садиста отпечатывается глубоко на коже, и только один-единственный старик на весь Орден не знал, как должно реагировать. Но Ричард не видел его лица, лишь слышал спокойный, убийственно спокойный голос, в котором сквозили сочувствие и поддержка.
Веролу не надо было видеть его лицо, чтобы понять – все это было либо пошлой и банальной издевкой, либо невежеством. И сложно было решить, что из этих двух крайностей портило впечатление о посетителе больше.
- Я вам бы посоветовал не рваться на службу, а долечиться сперва, но я не врач. Зато кое-что другое я вам могу сказать.
Тревога натянулась так плотно, что Ричарду снова стало тяжело дышать. В словах сквозила улыбка, неуместная радость и оптимизм, которые всякий здравый человек оставил бы по ту сторону двери в лазарет. Эту фразу можно было даже не договаривать, Верол уже слышал в своей голове логичное продолжение, но оно все еще имело эфемерную форму, на него влияло право ошибки, оно все еще могло оказаться иллюзией. Старику пришлось договорить, чтобы напряжение, нагнетаемое последними часами в подвешенном состоянии между жизнью и смертью и слепой яростью, направленной на тех, до кого невозможно было дотянуться, с пронзительным и мерзким звоном лопнуло.
- Я и Орден, мы найдем виновных, и после того, как я и мои коллеги с ними "побеседуем", даже самые лучшие целители в мире не смогут собрать их по кусочкам. Никто не избежит наказания.
Раздался странный стук – и клякса, развернувшись на каблуках, устремилась прочь, оставив свои торжественные слова оседать в воздухе. В лазарете наступила тишина, и она была действительно давящей. Сомнение, метания, тревога – все обратилось в некую внутреннюю сталь, холодную и непоколебимую, естественную для Ричарда. Он лежал здесь слишком долго, позволял им делать с собой слишком много, а теперь собирался разрешить какому-то старику и прочим молодцам Ордена посягнуть на то, что он уже отметил для себя. Они могли распускать слухи и пытаться уязвить, они могли лаять на него, силясь вызвать хоть какую-то ответную эмоцию, чего не случилось бы никогда – но никто из них не смел забирать то, что принадлежало ему. Никто не смел встать поперек дороги.
- Что вы можете.
Зашелестела материя, до скрипа напряглись усталые мышцы. Ричард привстал на локте, сгребая в кулак простыни и откидывая их в сторону, дабы не мешались, затрудняя и без того до крайности сложные движения. Тело было будто ватным, а в голове раздался набат, стоило только оторвать ее от подушки. В глазах потемнело, но Верол и так не видел практически ничего, так что это не стало аргументом к промедлению. Та же сила, что толкала его пережить холл замка Ордена и не умереть на середине пути, теперь заставляла вставать. Трагедия была в том, что у него получалось.
- Я еще не мертв, чтобы столь торжественно за меня мстить. Я сделаю это сам. 

Ричард чувствовал напряжение каждой мышцы в своем теле. В далеком юношестве, когда он еще только постигал тонкости живописи и изучал анатомию человеческого тела, его удивляла и повергала в трепет сложность конструкции этого организма, обилие мелочей и деталей, которые не укладывались в голове далекого от медицины мальчишки, заставляли невольно проникаться уважением к труду той сущности, которая некогда создала эту цельную конструкцию, позволив той не только существовать в роли статичной части пейзажа, но быть живой. В те моменты занятий невольно вспоминались трудности при работе со скульптурой. Редко когда человеческие руки могли воссоздать хотя бы внешнюю оболочку человеческого тела, которая бы не уступала реальной, о воссоздании же всей системы в целом с тем же успехом и говорить не приходилось. Сейчас Верол бы сравнил это со сложностью реализации архитектурной мысли. Если все разумные расы вместе до сих пор не могли не только построить, но и сконструировать на бумаге те великие строения, которые любят описывать романисты в книгах, то не оставалось у них и шансов осмыслить и повторить тонкости человеческого тела. Именно поэтому ни один алхимик так и не смог создать человека сызнова, как бы ни шагнула далеко наука. Они лишь терзали трупы.
Теперь Ричард мог осознать всю сложность собственного тела в полной мере. Мышцы ныли, они были будто забиты ватой, в которой нашла свое обличье невероятная усталость и физическое истощение. Суставы отказывались гнуться после суток без движения, отдаваясь болью в кости. Скелет обратился в дерево, могущее принять лишь одно положение, предписанное природой, но Верол все равно его гнул, заставляя отзываться скрипом, напряжением и болью. На одном вдохе он сел, отмахнувшись от попыток девочки остановить его, осторожно опустил ноги на пол и лишь тут замедлился – в глазах потемнело, напрочь лишив имеющихся остатков зрения, в ушах застучала кровь, а голову сдавило. Ричард шумно и медленно выпустил воздух из рваных легких, чувствуя сильные позывы к кашлю, а когда позади суета и фамильярный крик Дезире, оглушительным лезвием распоровший мозг, обратились в поспешные шаги, заставил себя встать. Набат в голове усилился многократно, и на краткие мгновения Веролу показалось, что он не сможет удержать равновесие, ибо понимание окружающей обстановки резко поплыло, как и пол под ногами, и он хотел было сделать шаг влево, где можно было бы ухватиться за бортик койки, но помощь пришла с другой стороны, подхватив его и заключив в крепкие объятия. В такой хрупкой Дезире обнаружилось на удивление много сил – или это ему так показалось на фоне собственной слабости? Верол хотел отодвинуть ее от себя, но ему было тяжело сохранить даже текущее положение, о каком-либо движении мыслить не приходилоь. А она принялась говорить, и ему пришлось слушать, потому что держала девушка крепко, из последних своих тщедушных силенок. В другой день он бы оттолкнул ее прочь, как куклу. Теперь он мог лишь вцепиться ей в плечи, стараясь получить дополнительную опору. И снова без оглядки на то, что вцепившиеся в кожу пальцы причиняют боль и могут оставить следы, ведь она уже была меченной, не имели значения ни крема, которыми она мазала кожу, ни даже ход времени, стерший метки. Они по-прежнему были на ней.
- Что вы о себе возомнили, Ричард? Вы чуть не погибли всего день назад, а сейчас упорно желаете завершить начатое теми негодяями?
Наивная мышка. Верол не помнил, во что верили такие вот дети во время обучения в Ордене, но легко мог домыслить. Вероятно, она считала, что в Инквизиции все работает по принципу справедливости. Что тут все вовремя получают выходные, отпуска и больничные при необходимости, что Совет искренне заботится о несущих службу, а долг никогда не перевешивает здравый смысл и личные возможности. В их глазах Орден защищал самые правильные догматы этого мира, и был столь же милосерден к своим подчиненным, как и к простым фатарийцам, ведущим праведный и честный образ жизни. Он берег тех, кто нес его штандарты.
Какая глупость.
- Как вы собрались мстить сейчас? Вы и до двери не дойдете, а если и получится, то рухнете в коридоре, захлебываясь собственной кровью. И кому и что именно вы этим докажете? Лишь то, что ваша глупость и гордость больше вашего разума. Это лишено любой логики, так вести себя, вы лишь оттягиваете момент, когда действительно будете способны на что-то стоящее. Да сейчас даже я могла бы вас добить, как и любой послушник в Ордене, а вы что надумали?
Взор прояснился уже на середине этой пламенной речи, а кровь перестала бить в уши, грозясь пробить череп. Дезире могла бы попробовать добить его, как громко заявляла, и, возможно, была бы страшно удивлена, что одной спеси для этого было ничтожно мало. Пальцы сжались еще крепче, ибо порыв смять девочку, как бумажную игрушку, и отбросить в сторону, оборвав поток слов, был невероятно силен. Он бы непременно сделал это, но на них уже с тревогой смотрела та самая медсестра, которая не дошла до него с чистыми бинтами. По крайней мере, Верол предполагал, что это она.
- Единственное, чего вы добьетесь, если немедленно не вернетесь в постель, так это ухудшение вашего состояния, а значит увеличения срока лечения, и новых доз успокоительного, если об этом узнают врачи. Потому что вы сейчас ведете себя неадекватно и неразумно.
Да, именно это крутилось в голове той медсестры, которая смотрела на них. Она думала, кого бы позвать и что бы вколоть. Возможно, она также раздумывала о том, стоит ли вообще подходить, или лучше держать безопасную дистанцию до прихода Бриенны и других врачей, чтобы вместо двух увечных помощниц лекарей была только одна. Ричард мог уйти, но помедлил и не успел, дав девочке возможность вцепиться в себя мертвой хваткой. Лоддроу бы не отпустила, костьми бы легла, но не позволила уйти так просто. Он все равно мог бы сбежать – но не чувствовал в себе сил, которых было бы достаточно для обращения – хоть в птицу, хоть в монстра. Он мог бы заставить Дезире отпустить и отойти – но не считал это необходимым. Не она была ему нужна, не ее крики он хотел слышать. Да и в его гнилой душе нашлось место принципу, согласно которому не иначе как дурным тоном считалось подобным образом отблагодарить человека, проявившего заботу и участие, решившего помочь. За услугу полагалось платить услугой, в данном случае – спасением. Он не мог поднять руку на Дезире. И не мог допустить, чтобы ему снова вкололи тот тейаров коктейль.
- Лучше сосредоточитесь на том, чтобы скорее излечиться и как можно быстрее вернуться к своим обязанностям, только в этом случае вы действительно сможете наказать виновных.
Девочка почувствовала, что сопротивления больше нет, и ослабила свою хватку, перестав служить противоборствующей силой и оставшись лишь опорой. Верол разжал пальцы и расслабил руки, позволив себе принять помощь и сдержав желание покинуть замок Ордена немедленно. Кожа под бинтами и правда больше не болела, ни единого красного пятна не выступило на материи. Следовало признать, что иногда наивность лоддроу позволяла ей делать удивительно разумные умозаключения. А еще она умела подмечать главное.
- Хорошо, я подожду еще немного, - от его хрипа, в котором крылось натянутое смирение, напряжение в помещении будто бы треснуло и ослабло. Никуда не ушла злоба и желание вернуться в Кагалан немедленно, опередив других ищеек, но он смог убрать их с глаз долой. Чем дольше будет длиться ожидание, вытягивая нервы и распаляя предвкушение, тем приятнее будет закончить начатое. – Но не больше, чем это действительно необходимо. Ежели поступит приказ, я буду вынужден покинуть лазарет раньше, даже если это произойдет сегодня. Надеюсь, против этого у вас претензий нет.
Она помогла ему сесть обратно на кровать, уже без тех потрясений, с которыми он вставал. Хотела было уложить, но Верол помедлил. Ему не нравилось, как костенело его тело, и он воспользовался сменой положения, чтобы при поддержке Дезире хоть немного расшевелить суставы, размять кости и разогнать по конечностям кровь. И как-то незаметно во время этого действа его рука скользнула по бедру к ткани рубашки Дезире, легла на девичью талию. Лоддроу стояла близко, ее нельзя было привлечь к себе еще плотнее, но этот жест скорее говорил о том, что все последующее сказано только для нее, а не для протокола. Верол знал, что если в голове у девочки и были сомнения, его касания хватит, чтобы разогнать их и вновь повернуть ее к себе. Он ведь уже видел, как она вела себя в его руках.
- Я должен поблагодарить вас за принятое решение. Благодаря вам этот инцидент не скажется на моих картинах. Неважно, сколь успешно пройдет дальнейшее лечение, но вы сделали то важное, что действительно следовало.
И если в установлении близкого контакта еще был корыстный интерес, то в словах никакой подлости быть не могло. Верол действительно понимал, благодаря кому не потерял руки, и здраво оценивал важность этого поступка, а любой поступок подобного рода требовал признания, а не принятия в качестве должного. Правила хорошего тона в такой ситуации не терпели исключений.
Медсестра наконец отвернулась и вернулась к своим делам, не имевшим никакого отношения к медицине, лишь к личной заинтересованности одним из больных. Она не могла видеть фамильярного поведения Ричарда в адрес Дезире.

Та холодная и стервозная девочка, которую Дезире из себя старательно строила, незаметно для себя перенимая образ Бриенны, треснула и раскрошилась, являя Ричарду отблеск той лоддроу, какой она была до этой нелепой демонстрации характера, устроенной месяц назад после приема. Верол так и не нашел достойного рационального объяснения проявлению эмоций девушки, но после тех событий она будто бы похоронила в себе все то, что доселе бесконтрольно вырывалось наружу, толкая Дезире на необдуманные с точки зрения рационального человека и позволяя тем самым Ричарду управлять ею воистину с невероятной легкостью. После тех событий она старательно отрицала то, что происходило до того вечера, пусть даже это и не могло стереть уже зародившиеся в ней мысли и рвения, и все ее дальнейшие поступки демонстрировали противоречие. Она не хотела его видеть – но оказалась в лазарете, когда его туда внесли. Она душила в себе порочные чувства – и сидела рядом, практически не отрывая своей руки от его плеча, что не входило в обязанности медички. Она не хотела его слушать – но будто бы ожидала разрешения остаться подле, когда вошел старик, несущий с собой дурные вести. Она возводила барьер лазаретной иерархии и пряталась за строгой ролью – но с надрывным отчаянием оберегала его от своих же и когда спасла руки, и когда шептала ему об успокоительных, убеждая успокоиться, пока никто не заметил и не поднял панику. И в конце концов, вопреки тому, что Дезире всячески демонстрировала, как же он ей безразличен, как человек, а не бедный и несчастный пациент, требующий ухода, она не отступила в ответ на беспардонное касание, не отмахнулась от его руки, будто он был болен какой-нибудь крайне заразной болезнью, и даже не состроила свое строгое лицо, с которым она обычно смотрела на мир. Верол не мог видеть, в какое же выражение сложились ее миловидные черты, но он уловил едва заметный переход оттенков на ее коже, заметил покрывшуюся румянцем бледность. А еще он услышал вздох и почувствовал сжавшиеся на плече пальцы. Краска румянца становилась тем заметней, чем дольше он говорил, и уже становилось понятно, что лоддроу ни за что бы не отошла сейчас, пусть бы даже на них вовсю глазела нерадивая медсестра, уже намереваясь донести обо всем старшим. Но она не могла видеть, о чем Ричард позаботился, и у Дезире не оставалось никаких возможных уважительных причин разрешить себе нарастить дистанцию. Ведь так она всегда поступала, верно? Находила уважительные причины, чтобы поступать так, как должна и как правильно, а не так, как хочется. В таком случае можно успокоить грызущее чувство несправедливости к самой себе и томящее разочарование громким «я должна», а долг, как известно, для некоторых людей стоял выше собственных желаний. Возможно, именно этим же долгом девочка оправдывала необходимость тратить время у его койки и отбирать у других право промывать ему раны и делать перевязки. Простая обязанность, именно она, а не желание находиться здесь, руководили поступками лоддроу. Переплетение оправданий и красивых доводов создавали причудливую конструкцию, которую было бы интересно рассмотреть со всех сторон, как занимательную скульптурную композицию какого-нибудь приверженца абстракционизма, но все это громоздкое «я должна» неуклюже разваливалось от одного-единственного касания, оголяя сокрытую под слоями самооправданий истину, эти самые желания, постыдные и неправильные, как казалось лоддроу под давлением окружающих. Но что в них было неправильного? Отбрасывая шелуху в виде имен, лиц и обстоятельств, в сухом остатке получалась обыкновенное влечение одного человека к другому. Разве за это выносили приговор? Разве из-за этого стоило истязать себя сомнениями? Нет. У мышки не было никаких причин снова убегать. Вопрос был лишь в том, видела ли она сама эти метаморфозы, могла ли осмыслить, что в этот момент растерянности делала то, что хотела, а не искала поводов себе отказать, или же дымка слишком застилала взор, но Веролу это не казалось слишком важным. Ценность осознания измерялась именно в том, скольким устоям надлежало сломаться под его наступлением, и до тех пор, пока это наступление происходило, выражаясь пока лишь в смутном ощущении, из-за которого Дезире тянулась к Ричарду, Верол был готов ждать. Пока она отзывалась, пусть даже смущаясь и пугаясь собственной реакции, он был готов продолжать игру.
- Я...
Сбившееся дыхание не позволило ей сказать практически ничего. Резкий напряженный жест, которым она убрала волосы с лица, упорно не возвращающаяся на лицо бледность, разбежавшиеся мысли, не позволявшие собрать оборвавшуюся фразу обратно в связную речь. Она могла бы ничего больше не говорить, Ричард и так уловил все полутона, которые содержала ее реакция, и будь его лицо чуть целее, он бы не сдержал порыва губ дрогнуть в самодовольной улыбке. Не обманулся, ключики к ней были все те же.
- Уверена, что лекари догадались бы о важности ваших рук и без моих подсказок.
И снова оправдания, снова попытки запретить себе принять то, что даже не давали – просто пихали в руки, не спрашивая. Слова в данном случае не значили ничего, считай Дезире так на самом деле, она бы не стала распыляться, не стала бы спорить с Бриенной. Она бы сидела молча, уповая на то, что кто-нибудь действительно догадается. Но Верол позволил ей сгладить ситуацию настолько, чтобы эффект из приятного не превратился в отторгающий, ведь он и так уже сказал ей то, что хотел, а она это услышала. Если бы не услышала, не ответила бы, совсем по-другому проведя рукой по его плечу. Нет, слова в этом диалоге были излишни.
- Скоро вечерний обход, вам стоит лечь. Если захотите, мы сможем прогуляться по залу немного позже, когда вы отдохнете.
Не заперлась, но пошла навстречу. Разве мог он проигнорировать такой шаг?
- Охотно.

12-13 число месяца Хитрости Криури 1647 года, ночь

Остаток вечера носил куда как более спокойный характер, он ощущался иначе даже самим Веролом. Противоречие, плотным маревом клубившееся до этого по правую руку от него, будто бы немного улеглось и переставало создавать шум, выводивший из душевного равновесия. Каждый вернулся к своей роли, и Ричард, установивший правильный порядок, благополучно успокоился, более не создавая тревог ни для врачей, ни для Дезире. Ему больше не кололи успокоительное, но по-прежнему давали обезболивающее и лекарства, и когда целебная смесь в очередной раз разнеслась по венам ближе к ночи, осмысленная дремота, в которой до того пребывал инквизитор, превратилась в полноценный сон, куда он провалился, сам того не заметив. Организм медленно восстанавливался, с упорством крайне живучего зверя выгрызая себе утерянное здоровье, и хотя обезболивающие травы в некоторой мере дурманили рассудок, они больше не погружали его на дно болезненного бессознательного состояния и не лишали разума, доводя до исступления. Они убирали боль, единственный и последний раздражитель, ощущавшийся все более смутно по мере того, как восстанавливались силы, и позволяли спать спокойно и крепко, как Ричард, человек, которому должны были сниться чудовищные кошмары по всем законам справедливости, спал последние сто пятьдесят лет. В другой день он бы почувствовал легкое касание Дезире, тепло которого не вписывалось в привычную картину, но организм боролся за каждую минуту отдыха, а потому просто отринул несущественное обстоятельство. Начал просыпаться Ричард лишь тогда, когда лоддроу взялась за руки и принялась аккуратно разматывать бинты.
Под ними все действительно оказалось достаточно хорошо, куда как лучше, чем ожидал Верол, когда взгляд его цеплял костяные обрубки по пути от внутреннего двора до лазарета. Коже еще требовалось некоторое восстановление, но в благополучии рабочего инструмента художника сомневаться не приходилось. Другое дело – лицо. Обезболивающее еще действовало, но ровно до тех пор, пока открытые раны никто не трогал. Когда его коснутся, пусть даже это и сделали бы осторожные и мягкие руки Дезире, боль вернулась бы в полной мере.
Но лекарство требовалось наложить, а потому приходилось терпеть и отвлекаться на другое. Пальцы лоддроу, в обычное время неразличимые, порхали перед самыми глазами, аккуратно снимая бинты, и Верол наконец разглядел то маленькое яркое пятнышко, которое уже привлекало к себе его внимание раз или два за все это время.
- Такие перстни не стоит носить при работе в лазарете. К тому же они лучше смотрятся с вечерним костюмом, нежели с повседневным, подобные допущения возможны только для аристократов, которые стремятся показать все возможное богатство, что у них есть, и зачастую делают это максимально безвкусно. Вы могли лицезреть подобное на том приеме, - после сна говорить было еще более тяжело и болезненно, но проигнорировать чудовищное кольцо оказалось просто невозможно. Обожженное горло отчаянно першило и будто бы чесалось, и едва только Ричард договорил, возникло желание прокашляться, которое он так и не сумел подавить. На это легкие отдались острой болью – и все снова пошло по кругу: Верол задержал дыхание, дожидаясь, пока разбитые внутренности улягутся, а после медленно и глубоко вздохнул, успокаивая тем самым позывы к кашлю.