Эддард Берг.
Найти опору в жизни, это так важно. Кого-то, кто будет твоим «вторым компонентом». Мне везло. Всю мою юнность мне везло. Отношения с Эддардом развились так просто и так естественно. Без условий, без стихийных бедствий. В один день мы просто поняли значение слова – хорошо вдвоём. И после отказались расцеплять руки. Я уважала мужа, как человека, как синори, как мужчину, как личность. Он был тем, чьё мнение играло роль в моих решениях. Он был тем, кто имел право меня отчитывать и требовать что-то. Это было доверие. Это был бег под луной, нога в ногу. Не без бытовых скандалов, не без обид, конечно. Бывало мы выясняли, кто же в доме хозяин и кто таки будет мыть посуду. Что поделаешь –мелочи жизни. Сейчас о них вспоминаешь с улыбкой. Самый лучший из мужчин, я сказала тебе прощай, и отпустила к Богам. Я надеюсь, ты пьёшь и веселишься, в ожидании своей волчицы. А у меня много дел, много «детей» и много вопросов, что надо решить. Мой бег ещё не окончен.

Раймон.
Брат по оружию, как и многие в крепости. «Ворон», или «Вороны», как называю этот отряд я, долгое время был моим излюбленным образцом для волчат крепости, что росли под моим надзором. Слаженный, сильный. Пожалуй, я проглядела тот факт, что оба брата Де ля Флёра оказались слабы перед жестоким ударом судьбы. Смерть Цици сломала Раймона, разбила, как неловкое движение вазу. Его попытался «склеить» брат, но толку то? Какие-то кусочки его сознания пропали навсегда. А трещины от остальных чётко проглядываются на безумном лице. Я не была ему близким другом, не была и врагом. Мне выпала роль наблюдателя, что смотрит, как распадаются на куски те кто рядом. Печальная роль, я ничего не могла сделать для этого синори, как и для многих других таких в крепости. Но, увы, чувство жалости во мне слишком слабо. Я обвиняю Де ля Флёра за его слабость, за его бегство от реальности в пьяные и наркотические угары, за то, что одним единственным мигом, он зачеркнул своё будущее. Часто – хочу помочь. Но стоит Раймону оказаться рядом, и я вижу в этих глазах, что он далеко. Где-то в своём безумии, или горе. Не желающий воспринимать действительность. Смерть Феликса, как мне показалось, стала предпоследним (а может и последним) гвоздём в крышке гроба его рассудка и души. Опять колыхнулось эхо вины, хотя я и не имела никакого отношения к произошедшим в его жизни событиям. Возможно, мне ещё удастся вернуть ему хоть какой-то интерес к миру вокруг… Хотя с моим-то характером… Как бы то ни было, он член Мернота, пусть на списании, но он мой брат по оружию. Я своих не бросаю.

Феликс.
Де ля Флёр старший. Мой непосредственный коллега пяти лет, ныне покойный. Как и в случае с Раймоном, я уважала его, в годы его охоты. С улыбкой встречала «Воронов» в крепости, подбадривала, звала к столу, где был наш, своеобразный Мернотовский уют. Это были хорошие отношения, как и с многими другими «ветеранами», ровесниками, теми, кто прошёл со мной одновременно путь монстролова. А потом была смерть Цици, безумие брата и резко возросшие амбиции Фелкиса. Я не заметила сразу, что он сломан внутри. Его спокойствие и равновесие пошатнулось, он был переполнен огнём негодования. Это была моя ошибка. Моя ошибка, что я поддержала его должность в совете, моя ошибка, что не оспорила пост мейстра. Я же видела. 2 с половиной года назад я видела, что с ним что-то не так. Мы всё чаще спорили, о кодексе, о его соблюдении. Последние полгода это были настоящие ссоры. Он не понимал, или не желал понимать очевидного – любая революция «снизу», насильственным путём строиться на трупах. И первыми летят головы не тех, кто готов отдать свои жизни. А невинных. Но слушал ли он? Конечно, нет. Для него Совет стал обузой, и Феликс решил действовать сам. Он стал жертвой собственных действий. Глупых, резких, слишком порывистых. Но… это была не желанная и не лёгкая потеря. Он любил нашу гильдию, а это было бесценно. Пусть его душа найдёт пусть к покою.

Фауст
Он рос в крепости в те годы, когда я была Командором. Умный, одарённый мальчик… уже мужчина. С него вырос хороший синори, хоть и не без… недостатков расы. Да, как и у многих наших магов, у него начались психологические отклонения. Характер портился на глазах, становился более грубым и резким. Но я привыкла к этому. Я привыкла смотреть на таких людей и ждать, пока они привыкнут. Освоятся. Успокоятся. Тогда проявляется настоящее я. Как напуганный зверь, выходящий из-под покрова некоторой истеричности. С Фаустом было так же. Мы не особо сближались, но (как и всем своим волчатам), я старалась дать ему чувство спокойствия и комфорта в самой крепости. Невзначай, тёплым приветствием, горячим напитком, или интересной историей. Порой и отчитывала, да. За долгие отсутствия хрен знает где. Последние годы так его вообще видно не было. Недавно я получила письмо, с известием, что он смертельно болен. Я не хочу терять очередного товарища, даже не попрощавшись. Теперь я мейстр и могу позволить такую роскошь, как обеспеченный «больничный» верному члену. Кто знает, возможно нам удастся сделать что-то с его болезнью.

Левифрон Герхен
Мои дорогие внучатые племянники. Он и его сестра, самая большая гордость и самые большие надежды. Я была выбрана для сражений, а значит, не могла иметь своих детей. И их мне заменил орден, а в особенность - племенники и их дети. Леви такой увлечённый и непосредственный юноша. Мне всегда импонировало его страсть к животным  и алхимии. Хотя, чего греха таить, иногда и пугало. Он не всегда видит разницу между занимательным и опасным. Мой племянник (его отец) иногда высказывал недовольства тем, что я поощряю все эти опыты, приношу материал, таскаю его с собой на некоторые задания. Но я считаю, это правильно. До тех пор, пока Леви погружён в свою страсть, он не видит мрака этого мира и он счастлив. Да, я опекаю его и балую, насколько это возможно с моим характером. Даже просила в крепости, чтобы юное дарование не отпускали из Nalia в одиночку, а с крепким и надёжным отрядом или напарником. Мир вне пределов родной крепости не приветлив. Жесток. Инквизиция жаждет видеть гонимых алхимиков на висилице, а я не перенесу очередную потерю. Да-да, я знаю, что он не мой сын. Да, я знаю, что не занималась его воспитанием, а была лишь «тётей». Хотя в его младенчестве, бывало, убаюкивала на руках с колыбельной. Но род Герхен, его наследие, и эти дети – это самое бесценное, что есть в моей жизни. И я не позволю никому причинить им вред.