«Одну каплю, всего лишь одну каплю…»
Желудок протяжно заурчал. В гробовой тишине комнаты это показалось раскатом грома. Вслед за звуком последовал неприятный спазм.
«Только мелочных физиологических потребностей мне не хватало! Желудок, ты – ничто на фоне того открытия, которое должно сейчас свершиться!»
Вышеупомянутому органу такая расстановка приоритетов не понравилась. По правде сказать, урчал он уже довольно давно, вполне возможно, что даже со вчерашнего полудня. Но внимание своего счастливого владельца привлечь так и не смог. Увы, такие вещи, как голод, у юноши стояли где-то на задворках иерархии.
Еще один спазм, еще одна волна уже даже не голода – тошноты. Рука дрогнула. Одна колба, что поменьше, стукнулась о другую, побольше и стоящую на столе. К отвратительному звуку урчания добавился глухой и печальный звон стекла.
«Мироздание сегодня решило поиздеваться надо мной. Всего лишь сутки без еды! С каких пор я стал таким неженкой?»
Сей глубокомысленный разговор состоялся в то время, когда утро потихоньку переходит в день. Левфирон, погруженный в очередной алхимический загул, пытался подтвердить гениальную в своей феноменальности теорию. Вторую неделю он тщательно рассчитывал количество нужных ингредиентов, толок травы в строго отведенное  время и в строго отведенных условиях, поддерживал в котле с зельем-основой одну конкретную температуру. Эта вся громада условностей, которой Герхен оплел себя, должна была дать новый толчок для трансмутации – кого бы вы думали? – бобра, которого месяц назад ему сбагрили два ловца. «Буйный он какой-то, словно бешеный» - говорили они, передавая восхищенному юноше оплетенное сетью и веревкой животное. Бобер действительно оказался бешеным, как показала проверка. Но это было поправимо. Несколько настоек – и зверь стал спокойным, как молодой барашек. А Левифрон ознаменовал открытие нового проекта под названием «Бобер-металлогрыз».
А в это время природа начинала цвести буйным цветом. Сошли снежные шапки сугробов с земли, деревья и трава потихоньку переставали быть того грязно-зеленого цвета, какими они демонстрируются в самом начале весны. Наверное, становилось просто физически осязаемо, насколько все пропитывалось жизнью. Уходила зимняя летаргия, уступая править балом безумной энергии весны. И только лишь один Левифрон, для которого не существовало ни течения лет, ни смены пор года, ни цикла луны и солнца, с дикими синяками под глазами, отчаянно урчащим желудком, дрожащими руками и упорством маньяка шел к своей цели. Сколько он уже не спал? Трое суток? Четверо? Помнится, вчера утром поесть его все же заставили. Кто-то усиленно стоял над душой, пока Грехен с запредельной скоростью давился куском мясного пирога, попутно пытаясь записать крайне сложную формулу. Он даже не запомнил, кто был тем благодетелем. Может тетушка. Может быть сестра. А может кто-то из тех молодых учениц алхимиков, что порой крутились у лаборатории Филина, отчаянно пытаясь заглянуть в эту святая святых. А зря. Только лишь Левифрон увидел интерес к его опытам с их стороны, как накинулся на бедных девушек, норовя объяснить им все и вся. Впихнув в страстную минутную речь зашкаливающее количество терминов, теорий и формул, он настолько разошелся, что не заметил, как слушатели потихонечку бочком покинули этот театр одного актера. Невероятно, если кто-то из них решился еще раз сунуться в Филину, при этом еще и, рискуя собственным психическим здоровьем, попытался заставить того поесть.
Что тут говорить, в какой-то мере весна все-таки действовала и на Герхена тоже. По крайней мере, страсть к своей единственной любви – алхимии – разгоралась еще более буйным пламенем, задевая своей сокрушительной мощью всех окружающих.
И снова спазм. И снова урчание. Рука, вновь с трепетом подведенная к колбе, сорвалась. Налилось куда больше одной капли.
«Да чтоб тебя…»
Жидкость в большой колбе закипела, оттуда повалил отвратительный густо-фиолетовый дым, который отчетливо вонял трупами. А если и не трупами, то чем-то столь же омерзительным. В мгновение ока дышать стало нечем, дым заполонил всю лабораторию. Спотыкаясь о табуретки, столы, шкафы и прочую мебель, Левифрон ринулся  к двери. Желудок восторжествовал. Тошнота, в которую перерос голод, грозила перестать быть лишь ощущением, а вылиться в весьма конкретное нелицеприятное действие. Получи, хозяин, то, на что так долго нарывался!
И вот она, святая ручка! Навалившись всем своим весом на дверь, Филин скорее вышиб ее, чем открыл. По инерции пройдя еще два шага, он уперся плечом в противоположную от двери стену. Он дышл, хрипло и тяжело. Просто дышал. Чистым, не воняющим разложением воздухом.
- Проклятый желудок! Ты мелочен! Ты все испортил! Когда-нибудь я вырву тебя и заменю на что-нибудь более сговорчивое! На то, что не создает шума и не требует еды каждые три часа! Тейар бы все это побрал, как мне теперь восстанавливать реагенты?! Как?!  - гнев застилал сознание. Мысль о том, что две недели работы ушли коту под хвост, бесила. Страшно бесила. - Я был так близок! Одна капля! Всего лишь одна капля! А ты… все.. испортил!
Выдох. Глубокий, до боли в грудной клетке.

И такой же глубокий вдох. Закашлялся. Дым, похоже, не прошел бесследно. Глаза слезились.
«Что за дрянь я намешал?..» - пытался понять Левифрон, терзаясь кашлем.
- Лееееви… - раздалось как-то очень близко. Кашель застрял в горле. Слева от алхимика внезапно выросла громада чьего-то тела. И ничего хорошего она принести не могла. - Ты опять ничего не ел, да?
«Тетушка. О Ильтар, откуда у нее талант появляться именно тогда, когда ей есть в чем меня упрекнуть? Ладно, не съест же она меня… »
- Почему же? Ел. Вчера. Кажется, это было днем. Или утром. Я допускаю даже, что это было вечером. Понимаешь, время принимает такую эфемерную форму, когда углубляешься в стезю пространства, что совершенно теряешься в его беге.
Его, оправдывающегося и подавляющего последние приступы кашля, уже буксировали куда-то в сторону. Конечно, без желания самого Левифрона. Отдышался – и хорошо. Нужно же понять, что за субстанция родилась из его ошибки. Хотя нет, с чего бы это была его ошибка? Это желудок, да, именно он виноват! Если бы не его назойливое урчание, рука бы не сорвалась… Хотя они и без желудка дрожали…
«Это заговор всего организма! Он решил отвернуться от меня сегодня. Подумаешь, какие-то жалкие три ночи. Как будто я не выдерживал дольше!»
Безвольного Филина так же бесцеремонно, как и тащили куда-то, усадили на что-то. Кажется, это была бочка. Или не бочка. В глазах плыло.
«Надо бы промыть» - промелькнула беглая мысль и исчезла, как только на коленях появилась корзинка. Три секунды медленного движения усталого и явно тоже участвующего в заговоре мозга – и Грехен увидел там еду. Настоящую.
- На. Ешь.
Левифрон даже не знал, как ему реагировать. Есть не хотелось совершенно, хотя юноша прекрасно понимал, что это совсем не так. Вместо голода при взгляде на еду опять появилась тошнота. Захотелось сбросить корзинку с колен и сделать пару глубоких вдохов. Он даже непроизвольно дернул одной ногой, но взгляд тетушки, которая возвышалась над своим племянником величественной стелой неподкупной воительницы, красноречиво говорил, что этого делать не стоило.
- Понимаешь…
- Я сейчас проветрю помещение. Мы туда вернемся, и ты расскажешь мне, какому открытию противится твой организм. Ешь, я сказала!
- Но…
И снова этот убийственный взгляд.  Издав душераздирающий вздох мученика, Левифрон со скривившимся лицом посмотрел в содержимое корзинки. Фрукты, овощи. Самое оно для измученного голодовкой желудка. Выудив откуда-то со стороны, из-под помидора, яблоко, красное и соблазнительное в своей идеальности, Филин демонстративно откусил от него большой кусок. Прожевал, проглотил. Испытал смешанное чувство между отвращением и удовольствием. Не самое приятное чувство, к слову.
- Все. Ем, видишь?
Тетушка удовлетворилась этим фактом и ушла в лабораторию, навстречу фиолетовому газу, отголоски запаха которого доносились даже до бочки. Желудок вновь скрутило. Яблоко было отложено в сторону. Левифрон откинулся спиной к стене, к которой была прислонена бочка. Все его естество вопило, чтобы он шел и прямо сейчас продолжал эксперименты, пробовал, пытался, травился ядовитыми парами, но шел! Хотя бы куда-то! Но в лаборатории сейчас была тетушка, которая бы точно прибила гениального племянника, который бездумно сунулся в комнату, наполненную смердящим газом. И который еще и не поел нормально.
- А если бы я добавил туда лишь каплю? Где гарантия, что реакция не была бы той же, но лишь в меньшем масштабе? В конце концов, что такое две столовых ложки реагента? Лишь гарантия более бурной реакции. Нет, я допустил ошибку в рассчетах. Надо лишь понять, как далеко эта ошибка обретается. Если в самом начале, все придется варить заново, а это две недели. Хотя даже если она и ближе, все равно придется делать все по новой.
Незаметно для себя, Филин уже успел сжевать все яблоко. Оттеснённые рассуждениями вслух, неприятные ощущения отошли на задний план, позволив принимать еду без последствий.
- А может все дело в соотношении? Не с потолка я же взял ту каплю. Все должно быть строго: не больше, не меньше реагента, чем того требует формула. Если увеличивается доза одной составляющей, должна увеличиться и доза второй составляющей. Это непреложный закон. А я нарушил соотношение. Да, ошибки быть не должно. Какая может быть ошибка, если я сидел над расчетами две недели?
Перед глазами вновь, откуда не возьмись, появилась тетушка. Герхен поднял на нее взгляд, и ему захотелось увеличить счет в свою сторону, быстренько съев еще и помидор. Что-то подсказывало ему, что Рогнеда не будет довольная аппетитом племянника.
- Я съел целое яблоко. Этого уже слишком много для меня. Я прекрасно обходился без еды сутки, поэтому смог бы продержаться и еще одни. Подумаешь, руки дрожали. Так они всегда дрожат! – и Филин с неожиданной резвостью для изнуренного человека спрыгнул с бочки и направился к лаборатории. Та встретила его запахом разложения. Дыма уже не было, окно было открыто нараспашку, но вонь пропитала каждый предмет в комнате.
- Тейар, сколько же я это выветривать буду?!
На столе одиноко стояла большая круглая колба, в которой еще булькал темно-фиолетовый раствор. На его поверхности клубились завитки дыма. Похоже, реакция завершилась. Получился продукт.
- И что же ты у нас такое? Явно совсем не то, что я хотел получить, - взяв в руки склянку и посмотрев жидкость на просвет, он слегка потряс колбу.

Колба не поддавалась анализу. На ее дне обнаружилось нечто мутное, наводящее на мысли об осадке. Левифрон тяжело вспоминал, что входило в состав обоих зелий. Память у него была ужасная, хорошо в ней удерживалось лишь то, что напрямую было связано с алхимией. И все равно такое количество информации удержать было нереально. Особенно на усталую голову.
- Что же это было… Там точно было высушенное сердце летучей мыши. Порошок чьих-то костей… Только чьих? Несколько трав, но они не должны были дать осадка. Значит, это было что-то другое. Я растворял железо, точно! Но оно исчезло в кислоте, следовательно, осадка тоже не будет. Тем более такого цвета. Железо бы дало что-то бурое, но точно не фиолетовое, - мысль уже неслась галопом вперед, опережая действительность.
- Создай в следующий раз что-нибудь с ароматом жареного на вертеле поросёнка, и это лишит меня проблемы, стимулировать твой аппетит.
- Если я захочу, я приготовлю себе еду сам. Если я не готовлю, значит, мне это не нужно. Я не маленький, тетушка.
Филин потянулся за маленькой стеклянной палочкой, что лежала на краю стола рядом с пузырьками из темного стекла. Взял ее и попытался помешать содержимое колбы. В результате этого обнаружилось, что осадок – совсем не осадок. Он был если не твердым, то плотным точно, и размешиваться не желал. Герхен потыкал в него палочкой.
- Новая субстанция. Я должен был определенно получить жидкость, а не это желеобразное нечто. Если судить по ядовитому газу, в руки ее лучше не брать. Интересно, запах разложения может свидетельствовать не о разложении, а об обратном эффекте, то бишь создании? Сбор нужных элементов в единый… эм… назовем это «бульон», с последующей организацией во что-то структурирование и похожее на живое?
Взгляд заскользил по комнате в поисках записей. В поле зрения их не наблюдалось.
- Ах да, я же снес половину всего, когда к двери бежал… Стало быть, они должны быть где-то на полу. Ну и Тейар с ними, так разберусь.
Из подсобки выскользнул Клейм. Старый волкодав уже давно привык к причудам хозяина. Сегодня воняет разложением, завтра комната будет наполнена озоном, а послезавтра по полу потечет кровь, а хозяин будет выть от бессилия и тяжести убийства очередного животного. Обычный цикл. Пес и сам это пережил. И вслед за ним идут другие. Одни выживают, другие умирают.
Тетушка приласкала пса и отвлеклась от племянника. Тот воспользовался моментом и взглядом придвинул пустую миску к себе. Туда он слил клубящийся дымом раствор, оставив на дне лишь неведомое желе.
«Интересно, как его оттуда достать? По раствору я не пойму, что образовалось. Разбить ее, что ли…»
- Левифрон отставь ты уже свою колбу, и сядь, поешь похлёбку. А заодно расскажи, что собирался делать. Спокойно, последовательно, пункт за пунктом. Это помогает привести мысли в порядок и лучше понять формулу.
Колба с тоскливым звяком опустилась на стол. Левфирон вспыхнул, что тетушка опять завела шарманку про еду. Кому она, в конце концов, нужна?! Всего лишь набор углеводов, белков, жиров, нескольких витаминов. Если еще проще – всего лишь метод ублажения и без того зажравшегося организма. Это как сон. Он нужен, если уж совсем хочется посмотреть красочные сны. А Левифрон никогда не видел красочные сны. Он мучился в полубреду, который дарила ему перманентная бессонница, терзаемый лабиринтами собственных мыслей. Следовательно, сон ему тоже был не нужен. Конечно, организм считал по-другому, а потому Филина порой просто вырубало на месте, но и тогда это можно было назвать забытьем, а не целительным сном.
Однако с Рогнедой спорить было себе дороже. Да и Клейм смотрел на него настолько укоризненно, что Герхен ощутил себя в меньшинстве. Он уныло убрал руки от колбы и взялся за горшок с похлебкой.
- В этом нет смысла. Я ем, чтобы через несколько часов вновь стать голодным. А у меня нет времени на это. Вот закончил бы эксперимент – тогда бы да, можно было бы и совершить набег на поварские закрома. Но объясни мне, зачем делать это именно сейчас?! Не умер же я от голода еще ни разу, ей богу!
И тем не менее, похлебку он прикончил в два счета. По телу разлилась слабость. До Филина начало доходить, насколько он устал за эти дни. Причем зря. Опыт провалился. Захотелось в отместку залить это странное желе какой-нибудь забористой кислотой, будь оно хоть трижды живое! Мановение руки – и к Герхену придвинулась табуретка, на которую он, не рискуя балансировать на своих подгибающихся двоих, уселся.
- Там, в подсобке, лежит бобер. И не надо смеяться. Мне его месяц назад принесли ловчие. Я его проверил, и оказалось, что животное бешеное. Такого выпускать на волю нельзя, иначе наши леса может ждать эпидемия. Я не врач, а потому смог лишь облегчить ему симптомы болезни несколькими настойками. Но потом мне пришла в голову мысль: а ведь этого бобра можно использовать в качестве оружия! Только подумай: эти животные перегрызают стволы деревьев! Это же великий шедевр природы! А что будет, если этот венец сделать еще лучше? Дать ему возможность уничтожать не только дерево, но и металл? Представь: закованные в латы субъекты больше не представляют угрозы, потому что у нас есть армия бешеных бобров, которые прогрызают все металлическое на своем пути! А осадная техника? А оружие?! Все падет перед этим совершенством! – Левфирон перешел почти на крик. – Я разработал идеальную формулу, две недели готовил смеси, которые должен был завтра пустить в его кровь. Мне оставалось лишь несколько реакций, одна из которых сорвалась. Я должен был добавить в раствор всего лишь каплю дополнительной смеси, а вместо этого влил не менее двух ложек! И все лишь потому, что один дрянной орган не дал мне сосредоточиться!
Филин вскочил с табуретки и быстрым шагом вернулся к колбе.
- И теперь у меня есть вот это, и я не знаю, что это такое. А впереди две недели, в течение которых я буду делать все заново.

И снова вдох, и снова выход. Мысли о том, что неплохо бы попить успокаивающей настойки. Желательно курсом. А еще лучше – нахлебаться ее по самое не хочу и быть тихим и спокойным. Которого никто не трогает и не сбивает с пути. Вот кто же их просит лезть в его опыты, а?!
- Леви, конечно дополнительная защита крепости нам не повредит, но ведь бобёр передвигается очень медленно по суше. Он привык плавать в водоёмах и скрываться там от агрессора. Более того, пока наша «маленькая армия» бобров будет двигаться навстречу противнику, её успеют сжечь вражеские маги.
Левифрон посмотрел на тётушку. Если она решила отговорить от этого, как оказалось, вонючего эксперимента, то аргумент был слабоват. Формулы рассчитаны, ингредиенты собраны, истолчены, бобер подготовлен… Отступать некуда, позади бессонные ночи и война с собственным организмом.
- Ты забыла, с кем говоришь? Я сделаю его еще лучше! Бронебойный бобер-металлогрыз – чем не идея? Я лишу его ощущения боли, усталости, голода… Ты только представь себе!
– Более того, в мирное время придётся бороться с их рефлексами. Они грызут дерево, дабы строить себе жилье. А если они  начнут грызть весь металл в крепости, мы, а не враги останемся без лат.
Филин с подозрением посмотрел на Рогнеду. Он не был человеком чутким, не замечал малейших мановений человеческой души, поскольку был слишком глубоко в своей собственной, но даже ему хватило интуиции, чтобы понять, что от его идеи совсем не в восторге. Настолько, что даже пытаются отговаривать на полном серьезе. Не как обычно, вяло и совсем не убедительно, а с полной уверенностью свернуть его в сторону.
- Тетушка, как ты прикажешь идти мне вперед, если я не могу пробовать делать то, что хочу? Строить теории? Чтобы потом все это обрушилось в одно мгновение? – его голос съехал почти до шепота, создав зловещий контраст с криком, который раздавался в лаборатории парой минут ранее. Он терпеть не мог, когда ему мешали. Все равно, что если бы храмовнику указывали, в какой последовательности читать молитвы Ильтару. Да, Рогнеда тоже была алхимиком, но их специальности – это как день и ночь. И она не могла знать, что делать ему, Левифрону. - Я стараюсь для Мернота, как ты прекрасно знаешь. И я допускаю, что не все мои открытия тебе нравятся. Но сообщать мне об этом, когда я уже почти закончил…
- Мне кажется, ты ещё не до конца раскрыл возможности тех же собак. У тебя получились такие замечательные волкодавы. Ты мог бы попытаться восстановить и усовершенствовать  формулу. Я уверена, многие в крепости бы с радостью взяли к себе  такого сильного и преданного товарища. А что до бобра… Велана прекрасный медик. Бешенство у рас она лечить может, наверняка поможет и бобру. Ты же не хочешь, чтобы он умер от болезни?
Левифрона передернуло. Не любил он вспоминать тот эксперимент. Клейма он любил всем сердцем, но стоило лишь перед глазами появиться истекающим кровью и умирающим собакам – как совесть душила и рвала изнутри. Это была та боль, которую не может заглушить ничто. Людей Герхену никогда не было так жалко, что доказывала та безрассудность, с которой он вкалывал самому себе алхимические смеси, но животные… Они не заслужили. Они вообще тут не при чем. Просто крайние. Просто случайные свидетели восхождения гения, для которого идеал – это не недостижимое «нечто», а долг. Потому что иначе кто-то умирает.
- Та формула ужасна в своей халтурности, я никогда к ней не вернусь. Я потерял трех собак. Может, ты и не запоминаешь тех, кого убила когда-то, а я помню их всех. И тех волкодавов, и многих, что шли после них, - юноша вернулся на табуретку, вновь бесконечно изнуренный. Тетушка знала, куда бить. Слишком хорошо знала. Только знала ли, какую нехорошую рану бередит? – Забирай бобра. И реагенты тоже, раз уж вмешалась. Делай с ними, что пожелаешь. Можешь даже скормить особенно непослушным новичкам. Только бобер чтобы выжил. Собой отвечаешь.
Он устало провел рукой по лицу. К нему подошел Клейм. Бесконечно добрые глаза волкодава заставляли улыбнуться. Да уж, даже страшно представить, что это существо могло тогда погибнуть. Филин почесал его за ухом. В комнате воцарилась тишина. Герхен полагал, что тетушка, убедившись, что накормила и довела племянника до ручки, молча уйдет, чтобы завтра вернуться и вновь начать все сначала, но она не ушла.
- Тебе не помешает помощник. Кто-то, кто бы фиксировал твои идеи и рецепты…
А вот тут Левифрон совершенно искренне рассмеялся. Настроение скакало, как тот бешеный бобер.
- Они ж боятся меня. Ты думаешь, что я не замечаю, как на меня некоторые косятся? Особенно алхимики. Как будто не знают, чего от меня ждать. Кто же из молодых согласится быть моим подмастерьем? Какая-нибудь мечтательная дурочка? Так упаси меня Ильтар, она же все реагенты смешает, перепутает, а потом с визгом убежит, потому что я всего лишь чуть-чуть разозлюсь. А чего же бояться? Все люди злятся. Что тут такого особенного?

«А помощник пришелся бы очень кстати… Такой, чтобы под ногами не путался, записи вел. Чтобы температуру в котле поддерживал. Да, температуру… Сколько времени я трачу на одни только эти котлы! А ведь в освободившееся время столько можно было бы успеть! И за животными больше следить, и формулы доводить до совершенства. Правда, где ж найдется такой помощник, который согласится несколько суток не отходить от котла? А его ж еще и кормить надо… Люди – они едят много. Готовь еще на него… Наверняка молодняк какой подсунут, «опыта набираться». В Изнанке я видел такой опыт. Если ты не дошел до всего своим умом, а просто списал чьи-то мысли, то ты не алхимик. Нет, не существует такого человека, который смог бы быть моим ассистентом. Единственный выход – создать самому. Гомункула. Но за такое мне уши оторвет та же тетушка. Вот уедет она куда-нибудь, тогда можно…»
- Не преувеличивай. Эти люди не будут бояться узника подземелий, у которого руки с недосыпу трясутся. Они-то привыкли с вивернами воевать, а тут тростинка, что на ветру сдувает, - насмешливо заявила тетушка, не догадывающаяся, что мысли племянника ускакали совсем в запретные дебри. И хорошо, что не догадывалась. Иначе обрушился бы на Филина такой гнев, какого еще не видел Мернот.
Левифрон поднял свои руки на уровень глаз. Ну да, тонкие, ну да, трясутся, и что? Зато ничего лишнего. Есть скелет, который можно модифицировать, минимум мышц, которые можно вырезать, зашивать и трансмутировать, ну и кожа, которой вообще выше крыши для любых нужд. Странные как раз те люди, которые пекутся о своем теле, как о самом великом богатстве. Хотя им все равно не понять. Они не воспринимают мир, как набор элементов разного соотношения. Тело в том числе.
- Мое оружие – мозг. Руки – лишь инструмент. Не буду же я рыдать от того, что разбил мензурку? Так и тут. Потрясутся и перестанут. Все рано или поздно прекращается.
– Просто обилие твоих мыслей и скорость их подачи не стыкуется с их типом информационного метаболизма.  И во избежание головной боли, они избегают тебя.
- Но это ведь не мои проблемы. Как они собираются мне помогать, если не понимают, что я делаю? Хотя нет, тетушка, я могу им помочь! Я готов каждого лично отпаивать зельями, повышающими интеллект. Смертность в девяноста процентах случаев, но зато целых десять на успех! И представь: целый час они будут щелкать  задачки мироздания, как орешки! Правда, потом их ждет полная деградация, если не поддерживать эффект, а если поддерживать – зависимость, но зато какой это прорыв!
Рогнеда в это время принялась шурудить по полкам, столам и стеллажам. Но Герхен этого не видел. Он был снова в полете. Тетушка, отговорив от одной дикой идеи, случайно подтолкнула к другой, еще более опасной и безумной. Пожалуй, прислушайся она и восприми речи племянника всерьез, ей бы очень захотелось стукнуть того каким-нибудь толстым фолиантом. Ведь Филин уже мысленно готовился к опытам на себе любимом.
«Где-то через месяц. Может одной-двумя неделями позже. Но не больше. У меня же были заготовки… Нужно сбить девяносто процентов хотя бы до шестидесяти, и от этого уже можно будет танцевать…»
- Леви. Когда ты научишься оставлять хоть один кувшин чистой воды для своей двоюродной бабушки? Я вроде не такой уж редкий гость…
- А там где-то был… - Филин неопределенно махнул рукой в сторону шкафа с реагентами. Неделю назад кувшин с чистой водой там действительно был, ибо Левифрон химичил с реакциями, основным компонентом которых был алкоголь. Он проверял, какие зелья не вызывают отторжения в смеси с выпивкой. А при условии, что Герхен не умел пить, а других желающих опять же не нашлось, последствия были не самые приятные. По крайней мере, вымывал он из себя эту гадость долго и мучительно.
Кувшин тетушка, похоже, не нашла. Зато нашла стакан. Это уже было достижение. Вообще Рогнеда сегодня была фокусницей. И ложка читая, и стакан… Глядишь, сейчас еще и фарфоровый сервиз откопает.
«И откуда у меня столько чистой посуды? Я же две недели отсюда не вылезал. Тут должны править бал тараканы под лапку с крысами».
- Но пожалуй ты прав. В твоей голове никто копаться не сможет, уже хотя бы потому что там хаос, аналогичный твоей лаборатории. А без этого они ничем тебе не помогут.
- Я и не пущу никого в свою голову. Помнится, ребятня тут носилась. Маленькие еще совсем. Или не маленькие. Лет четырнадцать – это много или мало?.. Ладно, не суть. Так вот, был среди них парнишка, телепат. Его вроде как должны были в синори обратить, насколько я слышал. Ну так вот. Кричат они ему, мол, посмотри. Тот сдуру и посмотрел. Я даже понять ничего не успел, а тот уже визжит, будто его режут. Я в это время вспоминал потроха кобылы, которая издохла в конюшнях двумя днями ранее. Конюхи все меня убеждали, что отравил ее кто-то. Вот я разрезал. Тогда ничего не увидел, а вот когда ребятня прибежала, вспомнилось что-то… Что же это было? С печенью было что-то у кобылы не так… Ну и мошки с личинками по ней ползали. Так, я опять сбился с мысли. В общем, мальчишку уволокли под руки. Не знаю, что с ним там, но если что, я готов лично прийти и попросить прощения. Кто же знал, что так будет. Хоть ты табличку вешай «Телепатам и просто любопытным просьба проходить мимо». Ей богу, с животными куда проще, чем с людьми…
Произнеся последнее слово, он взглянул на тетю. И ему стало как-то страшно. На него смотрели так, как он смотрел тогда на ту кобылу. Как на подопытную крысу. Как на стремительно расползающуюся плесень под увеличивающим стеклом.
- Что?
- Животные значит… да?
- Ну да… я с животными в основном работаю, разве это такая новость?
Тетушка подскочила. И заулыбалась. Нет, не так: тетушка, только что читавшая морали, пенявшая Филина за его неприспособленность к быту, метавшая такие укоризненные взгляды, вдруг ЗАУЛЫБАЛАСЬ, уподобляясь какому-то шалопаю. Левифрону очень захотелось подойти и потрогать ее лоб.
«Может, это газ? Я привычный, а ей в голову ударило. Черт, а если я ее трансмутировал? Я же думал о возможности дистанционных трансмутаций с помощью газов. А если я перепутал формулы, которые должны были идти на бобра, с этими пока что сырыми расчётами? Понятно, почему тот осадок был каким-то не таким… Хотя нет, тогда бы подействовало и на меня в любом случае. И на Клейма. А вдруг нет? Я себя уже столькими зельями накачал, что мог что-то неотвратимо поменять. А Клейм и так уже меченый».
– Я уезжаю в Ацилост сегодня днём, буквально через пару часов. Надо заняться там делами. Вернусь скоро, - и тетушка пошла в подсобку, подхватила бобра и направилась к выходу. Левифрон с тревогой провожал ее взглядом.
- Если ты внезапно начнешь чувствовать себя как-то… необычно, зайди потом ко мне. Хотя нет, зайди ко мне в любом случае. Слышишь? В любом случае! – но Рогнеда уже ушла. Неведомо, услышала ли она крики своего племянника. А тот стрелой метнулся к колбе с желе и бесцеремонно разбил ее в столешницу. Порезал руку, но не стал ее перевязывать. Напротив, собрал несколько капель в пробирку и побежал за реактивами…

Спустя два часа под формулой трансмутации бобра-металлогрыза будет подведена жирная и черта и большими косыми буквами будет надписано: «При дисбалансе элементов в результате реакции образуется ядовитое газообразное вещество. Опасность: средняя. Последствия: галлюцинации, эйфория, склонность к нестандартным желаниям и поступкам, навязчивые идеи, истерики. Опасность привыкания: отсутствует»

Лабиринт из стеллажей. Филин брел по нему, унылый и печальный. Он был здесь уже много-много раз, знал каждую щербинку в книжных шкафах, каждую потертость в полу. Он знал наперечет все книги. Сейчас они были спокойны. Не летали, не смеялись, не танцевали вальс и не устраивали чаепитие. Они даже не дарили друг другу цветы. Абсолютно нормальные книги в абсолютно нормальном лабиринте из абсолютно нормальных книжных стеллажей. Что удивительно, если учесть, кто шел вдоль полок.
«Где-то тут должна быть формула. Формула того газа, который я создал. Газа, который повлиял на мозг тетушки и на мой собственный. Она спряталась от меня среди книг. Или, может, ее зашили в выпотрошенное мною брюхо павшей кобылы? Или его утащил вопящий мальчик, которого испугали эти самые потроха? Или ее проглотил волкодав, который пал от лап монстра в день Посвящения?»
Запахло разложением. Желудок сковало знакомым спазмом. Голод? Отвращение? Че-е-ерт, что же это?
- Я ведь отдал реактивы на уничтожение… Нет, я сам лично их уничтожил. Не должно быть запаха. Мне нужна формула, а не вещество, формула! Где же ты?!
И тишина. Впервые лабиринт не шумел. Он был тих, как утреннее кладбище. Когда на траву выпадает роса, и кажется, что не может эта земля полниться скорбью и слезами, настолько красиво и умиротворенно. И среди человеческих могил, как будто бы бросая вызов, обретались три собачьих. Они ничем не отличались от людских. Хозяин не смог просто так отпустить волкодавов и наплевал на законы и обычаи.
«Та-а-ак… Нет, я ищу формулу, а не это. Не надо мне навязывать свои ассоциации! Где этот чертов газ?!»
Под ноги идущему Герхену упала книга. Юноша поднял ее и прочитал название. «Дистанционная трансмутация: миф или реальность?». Название просматривалось четко, а вот автора разглядеть было невозможно. Буквы стерлись. Будто бы не хотели выдавать своего творца. Филин открыл книгу.
«Общие догматы трансмутации… Опасности опытов на живых организмах… Теория дистанционного воздействия… О, листик! И мой корявый почерк! Нашел!»
Книга была отброшена в сторону. Грубо? Захотел бы - не потерял. Этот лабиринт, порождение самого Тейара и утомленного вечно активного сознания Левифрона, если уж взял за глотку, то так просто не отпустит. Любая здешняя вещь будет преследовать.
«Да, да, моя ошибка была в соотношении! И вот он, наглядный риск образования газа, обладающего галлюциногенными свойствами и вызывающего эйфорию! Галлюцинации я наблюдаю сейчас в этом бреду. А тетушка? Эйфория? Тоже сезонная миграция глюков? Не важно, я понял! Ой…»
Кусок пергамента вспыхнул прямо в руках. В ноздри вновь ударил нестерпимый запах трупов. Глаза пронзил свет. Где-то над ухом кто-то громко завопил. Герхена поглотила круговерть не пойми чего, а спустя пару секунд выплюнула в суровую реальность.
Оказалось, что Филин задремал. Прямо за своим рабочим столом, впечатавшись лицом в пергамент и развернув неудачно подогнувшейся рукой чернильницу. Перед самыми глазами нестерпимо ярко пылала свеча. За окном уже был вечер. Шея затекла, позвоночник, который вынудили искривиться под неестественным углом, ныл. А в голове царил бардак после того бреда, что видел Левифрон.
«Я переработал. Даже уснуть не могу нормально хотя бы на час. Все текущие дела даже в сны мои пролезают. Хотя когда я спал нормально? Лет двадцать назад, наверное. Проклятый лабиринт с проклятыми книгами. Это тонкий намек на то, что я не в себе, да?»
Тут же стало понятно, почему во сне так разило мертвечиной. За те три дня, что прошли с того эксперимента  с бобром, запах все еще не выветрился из лаборатории. Он ощущался, стоило только принюхаться. Особенно им пропиталось дерево и сам Филин. И хотя по всем углам стояли забористые настоечки с ароматными травами, процесс освежения воздуха шел медленно. А так как во время своего сна Левифрон буквально внюхивался в свой стол, вонь не отпускала его. Туда же и свет – свеча светила прямо в глаза. А звук… Откуда же звук?
-… Повесь ка это герляндочкой воооон на той стене, - бодро проголосили над самым плечом.
«А-а-а… тетушка… вернулась. Из Ацилотса. Надо же, три дня ее не было. А я же ее, кажется, о чем-то просил, - усталые мысли ползали, как жуки, вспоминать о бытовых проблемах совершенно не хотелось. – О чем-то важном. Что я буквально только-только вспоминал… Газ!»
Лоб юного гения мгновенно оторвался от стола, общую сонливость и тяжесть век как рукой сняло. Филин уставился на тетю диким взглядом.
«Вроде внешне все в порядке. Думаю, если ее в пути перекосило, она бы сразу же сказала. А может и не сказала бы. Она же сама алхимик, наверняка запила какой-нибудь настоечкой. Ну и ладно, не буду ей говорит о моих подозрениях насчет ядовитости того газа. Меньше знаешь – крепче спишь. Это, конечно, касается только ее. Я – клинический случай».
- Привет, тетушка. Давно тебя видно не было. Зачем в Ацилотс езди… Стой, твоя корзинка говорила? Она что, действительно говорила?!
Цепь повисла в воздухе, повинуясь мимолетному жесту алхимика. Телекинез – штука полезная, особенно когда под тяжестью металла руки могли и отломиться. Левифрон подскочил к Рогнеде, бесцеремонно наклонился к корзине и постучал костяшкой указательного пальца по крышке.
- Там что, кто-то живой? И говорящий? Ты что же, туда карлика запихнула? Или же… это зверь? И почему цепь?