Неяркая вывеска поскрипывает на ветру, старательно вычищенная и явно кому-то небезразличная даже в своем текущем плачевном состоянии – луна, что должна была напоминать изгиб женского тела, наводит лишь на мысли о плохих красках и частых дождях. И все же в небольшом, сухом и опрятном зале,- как ни странно, пахло там мятой и еще каким-то травами, не совсем свойственными подобного рода местам,- было достаточное количество людей, что бы, не без преувеличения, но все же сказать с замиранием сердца…
- Сегодня многолюдно! – широкая улыбка напротив, обнажившая два ряда еще крепких молодых зубов,- Погода нам подруга, если такой ливень продлится всю ночь, то на утро мы сможем поменять пару столов, а к ним бы еще стульев…
Сколько она ее помнила, Эльза всегда была мечтателем, предпочитавшим заранее распланировать свое светлое будущее и даже раньше времени урвать оттуда кусочек счастья. Ведь в будущем на проверку часто все оказывается не столь безоблачным. Но пышногрудая блондинка никогда не жаловалась и даже в самые тоскливые дни умела заразить своим оптимизмом.
- Да, хорошо было бы,- помимо воли за словами с накрашенных губ сорвался и тяжелый вздох. Если до конца месяца она не вернет долг, то с половиной земли нужно будет попрощаться.
- Не трусь, подруга, где наша не пропадала,- подмигнув, Эльза приспустила свой ярко-алый корсаж и с низким смехом вышла из тени около подсобки, направившись на сцену составить компанию танцовщице на ней. Когда-нибудь Ева обязательно снимет с нее эту дешевую гадость по недоразумению названную предметом одежды, одев в нормальное платье. Или даже костюм, кто знает.  Прислонившись к холодной стене и стараясь абстрагироваться от пиликанья струнных и флейты, она искала шум стучащих по крыше капель, цокот копыт и, если повезет, далекие раскаты грома. Блуждающий по залу взгляд переходил от одной фигуры к другой, от музыканта к очередному мужчине, а дальше девушке.
- Мирель, передай Наоми, что, если она еще раз позволит завалить себя прямо на стол, то пусть выметается отсюда.
Проходящая мимо женщина замедлила шаг, почти остановилась, явно имея что ответить зазнавшейся девчонке на пять лет себя младше, но передумала и лишь коротко кивнула, исчезая из поля зрения.
Еще немного и все рухнет, рассыплется как карточный домик…
Ее принципы не нравились многим, - и гостям и девушкам,- но отказаться от них Ева не могла. Боялась, чего скрывать. Что останется от нее тогда, что отличит от тех, с кем боролась? Подметенный обшарпанный пол, забитые щели в стенах, новые свечи. От крепкости каждого стула зависела крепость ее веры, от двух салфеток под дешевым вином – достоинство, а уж блестеть должен каждый стол. Иначе зачем все это? По сути, ее собственная дерзость, вся сила характера растилась на столь малом, что и подводить к пропасти не надо было – девушка, - во многом все еще лишь взрослый ребенок,- и так стояла на краю, но в том не признавалась даже самой себе. Оттолкнувшись от спасительно-холодного дерева за спиной, неспешным шагов, с ленивой ловкостью лавируя меж людьми, направилась к светловолосому мужчине, что пил уже вторую кружку – без закуски или компании рядом.
- Не будешь против? – на молодых женских губах играла простая и открытая улыбка, а серо-голубые глаза в приглушенном свете казались особенно глубокими. Она все это знала, как и то, как садясь за стол нужно наклониться вперед, поправляя юбку темно-изумрудного и уже порядком потускневшего платья, что бы наиболее выгодно подчеркнуть грудь. Все это происходило почти механически, не отвлекая разум от размышлений на тему количества оставшихся у крылатого денег.
- Такой приятный молодой мужчина, а пьет не закусывая и в одиночестве – разве так можно?

Налито в кружке было обычное пойло, что получалось из смешения воды, сахара, дрожжей и разных фруктовых браг – по сути, всего того, что осталось от напитков подороже. Хотя, принюхавшись, Ева все же уловила запах винограда – возможно еще не все было потеряно, как для «вина», так и для желудка мужчины. А  тот ошибся дверью, и это было столь явно, что девушка не спешила покидать несговорчивого посетителя, рассматривая его со скрытым любопытством и ничуть не смущаясь собственного не произведенного впечатления. Он был похож на эдакого пьяного романтика, какие видятся порой юнцам или поэтам. Ни к тем ни к другим хозяйка борделя уже, правда, не относилась, а все же сколько вот так он может продержаться ей было интересно.
- Это уж оставьте мне решать,- усмешка, легонько тронув уголки губ, притаилась на дне глаз и в неуловимо изменившихся интонациях голоса,- Вам подлить этого… дивного напитка или смысл и заключается в стенаниях полупьяного разума?
Давно взращенный грубый рационализм порой мешал просто сидеть и наслаждаться лицезрением, отложив наводящие вопросы на загадочное потом. Конечно, этот наизагадочнейший субъект… как там его?
- Тебя как зовут?
Так вот, он занимал целый стол в и так не сильно большой зале и явно не готов был раскошелится на еще один в виду и так потрепанного вида крыльев… Но свободные места еще были, а скучающими прочие гости не казались. Так что, попросив на жестах подойти одну девушку, как освободится, Эроиа придвину стул ближе к собеседнику, - хотел он того или нет,- и устроила локти на полированной деревянной поверхности.
- И все же даже сухарь сослужил бы тебе сейчас добрую службу. Тем более, если разводить такой мазохизм.

- Про белые крылья ты себе польстил,- усмехнувшись, Ева все же на этом и остановилась. Собеседник был смешон, но вовсе не тем, что сам себе представлял.
Дорогой мой, что ж ты так убиваешься, ты ж так никогда не убьешься…
Были ли его слова долгом уже порядком напившегося, но все еще что-то пытавшегося собой представлять рассудка и туманной чести или тонкой издевкой девушка не поняла, но рассмеялась искренне:
- Тебе наплевать на мое имя. Я же одна из этих развратных девок, разве не так? Ну так и зови меня farfalla*,- отсмеявшись и не дав и слова ему вставить, продолжила,- Исайа - значит спасение? – повторяя его имя будто пробуя на вкус.
Она видела таких господ, вольготно прогуливавшихся со своими нарядными дамами по паркам или сидящими в каретах. Всегда выхоленные и с носами задранными к небесам. Он ведь оттуда,- это было видно всем, потому-то до нее к нему никто и не подсаживался,- из этого богатого иного мира дорогих тканей, прекрасных скакунов и уважаемых профессий. Однажды почти прикоснувшись к такому, забыть ощущение невозможно. На миг, но в ее словах прозвучала горечь, но уже привычная и почти родная. Все эти девушки и женщины, что бродили сейчас меж мужчин, - разве хоть одна из них отказалась бы от той жизни, откуда сбежал к ним в подворотню Исайя? Они были ничем не хуже тех, других, просто их кости показали змеиные глаза, а не семерку.
- Я слышала историю об одном благородном Исайе. Его отец был богатым купцом и вел дела в далеких странах. Однажды отправился он в земли фиаллэ взыскать старый долг, но жара одолела его, заставив остановить коня возле дерева, чья тень сулила хоть немного прохлады. Привязав коня, он расположился в этой тени, доставая из седельной сумки ломоть хлеба и пару слив, заботливо положенных женой. И, съев сливу, он кинул косточку – и вдруг видит: перед ним шадос высокого роста и с мерцающим кинжалом,- голос то становился еле слышимым, таким, что пришлось бы напрячь слух, а то набирал силу.
Она говорила первое приходящее на ум, поджидая окликнутую девушку, а как та подошла, тут же прекратила рассказ.
- Исайя, у тебя есть еще деньги? – и уже к подошедшей, словно и не слушая ответа,- Лучше что-нибудь покрепче… Мескаль подойдет. И закуску,- дождавшись, пока от них отойдут, повернулась к мужчине,- Раз уж пришел, напейся хоть нормально. Быть может, будет толк.

* бабочка. так называл ее когда-то дядя, и сейчас она сама видела в этом немало иронии.

Изумленно посмотрев в стеклянные глаза собеседника, Ева не без восхищения покачала головой. Уж не разыграли ли перед ней спектакль какие старые знакомые, а она, поддавшись любопытству, пошла на поводу? А если нет, то что же говорит этот парень в трезвом состоянии, если сейчас метет эту высокопарную чушь? Ее собственная история, хотя и не получалась блестящей на ходу, но все же сумела на время заткнуть этот цирк, а продолжаться ему никто не собирался давать свободу.
- Начнешь буянить – будешь потом в следующих пивных хвастаться сломанным в борделе носом и ребром,- пожав плечами, опустила его возможные финансовые затраты,- Хотя, возможно, тебе это даже пойдет на пользу – внешний вид облагородит, да и хоть какую-то пользу принесешь, раз раньше не вышло.
Посланная за спиртным, девушка вернулась весьма быстро, поставив перед посетителем бутыль примерно на литр с золотистой жидкостью и бледно-красным червяком на дне, явно там плавающим не первый месяц. Чуть погодя рядом с мескалем появилось вяленое мясо, какие-то травы, половинка лимона и соль на отдельном блюдце.
- Угощайся, все за твой счет,- щедро разливая ароматный и явно крепкий напиток по стаканам,- Раз уж горе столь велико, то и топить его нужно в подобающем. До дна,- придвинув один из стаканов к Исайе.
Но сама она пить не спешила и, поднеся ко рту и глубоко вдыхая запах, сделала лишь глоток, без промедлений потянувшись к траве, находя среди нее какие-то серовато-зеленые листья и отправляя их в рот. 
- И куда же ты пойдешь после?

И не так скромен…
- Хорошо-хорошо, силач, как скажешь.
Послушно кивая и не переставая улыбаться, Ева вовсе не боялась его мнимой силы и свирепости, а лишь хотела хоть в этом его успокоить, дескать, сумел, впечатлил. Не без иронии, конечно, но когда пьяные замечали иронию?
- А зачем тебе оно, сознание-то твое? Толку от него, по крайней мере, сейчас, все равно нет. Заснешь крепким сном, помучаешься утром от боли, а там, глядишь, и посветлеет взор.
Отчасти невольно переходя на образность его речи, девушка сама себя начинала чувствовать героиней какой-то старой сказки, что читал ей когда-то дядя. Только таким вот героиням обычно было лет шестьдесят и больше, были они не в меру мудрыми, но жили затворницами. И приходили к ним целенаправленно, а не ошибившись дверью по пьяни. Впрочем, от этого ли печалиться?
- Не то слово, не жизнь просто, а сказка. Ты давай, пей лучше,- подсев еще ближе, задевая плечом крыло, обхватила его руку, держащую стакан, своей и поднесла к мужским губам,- Ты ищешь честь у уличной девки? Да ты точно бродячий шут. Не нравится farfalla, назови как хочешь по-иному.
Пожалуй, это тоже было одним из тех ее глупых принципов – не называть собственного настоящего имени или хотя бы утаивать до последнего. Но в подобных стремлениях не было стыда или страха, напротив, некое смутное достоинство и ощущение, что еще слишком рано.
В то время как за их столом царила неторопливость и почти философское направление рассуждений, танцовщицы на стене уже закончили представление, спускаясь в зал и приглашая всех танцевать веселую мелодию, заигравшую сейчас с новой силой, будто у музыкантов проснулось второе дыхание. Одна из девушек, хорошо сложенная, с тугой длинной косой, загорелой кожей и ярко-зелеными миндалевидными глазами, будто светящимися в этом полумраке, уже была рядом с Исайей, беря его за локоть и широко улыбаясь.
- Господин подарит даме танец? Пожалуйста, прошу! 
Ева только вновь рассмеялась на эту вечную простодушную прямолинейность полукровки. В Сессиль было намешено столь много национальностей и рас, что отнести ее только к одной какой-либо было столь же затруднительно, как и не найти черты другой. Всегда улыбчива, честна и прямолинейна, всегда своя в любых местах. И Исайя ей явно приглянулся, по другому быть не могло.
- Не обижай девушку, станцуй с ней хоть немного,- шепнула ему на ухо не без надежды и подтолкнула со стула.

За окном темно и холодно, а в зале тени пляшут в теплом полумраке. Шаг вперед, назад и вбок. Легкое прикосновение кончиков пальцев, все вполне прилично, по три пары вкруг. Оставшиеся сидеть зрители молча наблюдают, как круг сжимается в незатейливом турдионе, расходится, прыжок с поддержкой. Музыка, в меру энергичная и плавная, почти заснула в завязке, оставив партнеров замеревшими на секунду, что бы в следующее мгновение взорваться. Она начала развиваться, расширяться, члениться на элементы с невероятным мастерством и скоростью. Это был уже совсем не тот танец, что танцуют в огромных залах по красному дереву. По протертому паркету скользили женские ноги в простых туфлях, то приближаясь к мужским, то отдаляясь, но буквально на пару шагов. Вместо неощутимых касаний ладони на тонких талиях, сжимающие, притягивающие, поддерживающие. Уже не место скромности, забываются манеры, нужна лишь опора и сила, подкидывающая вверх и опрокидывающая вниз. Это даже не танец – созданием своего интимного мира на двоих, поединок сил, схватка, когда итог сражения уже на следующем обороте, но ни проигравших, ни выигравших нет. Тут не нужно мастерства, было бы желание, а знание придет, в каком бы состоянии ты ни был.
С невольной и какой-то материнской любовью смотря на пары, Ева нашла среди них Исайю с Сессиль. Мужчина, конечно же, вел. Иначе бы ему видимо не позволило воспитание, пробивающееся даже через дурман всего выпитого. Девушка же поддерживала и еле заметно направляла, подсказывая и показывая иные движения. При быстрых движениях, ускоряющихся шагах, ее глаза горели, при замедляющихся – голова клонилась к его плечу. Но вот мелодия, заснув, пропала вовсе. Они на тот момент как раз были неподалеку от стола с хозяйкой и оставшейся выпивкой, так что полукровка повела партнера назад.
- Господин прекрасно танцует! – на ее губах играла счастливая улыбка,- Он ведь не оставит следующий танец?
Эроиа оставалось только со смехом разлить уже на троих. Вдохновленная новым другом, Сессиль явно решила скрасить собой всю его оставшуюся ночь, да и явно от утра бы не отказалась. Другие же гости, запыхавшиеся, тоже уходили за свои места. Эта передышка, благословенная для многих пауза, грозила продлиться совсем немного, лишь что бы непривычные к подобным развлечениям не ударили в грязь лицом перед дамами и успели схватиться за стаканы, гордые тем, что не оставили своих сегодняшних пассий без танца.

- Скучать в такой вечер и смотря на вас? – в изумлении вскинув брови и неясно кого точно имея в виду, девушка спустя мгновение рассмеялась,- Нет, это решительно невозможно и даже попытки бессмысленны. Посмотрите на всех собравшихся,- откинувшись на стуле, она коротко обвела гостей пальцами, будто беря в рамку дивную картину,- Разве не вдохновляет вас сама эта атмосфера, не заражает весельем?
Обстановка и вправду в зале была приподнятая, «джентльмены», почувствовав крепкие стулья под собой, тут же воспряли духом и продолжили осыпать дам неуклюжими комплиментами – где-то такие скорее бы посчитали грубостью, но здешние дамы отличались прекрасным терпением и лишь понимающе и со смехом переглядывались меж собой. На губах Евы же играла улыбка всякий раз, как взгляд ее падал на Сессиль, а та положительно не могла оторваться от крылатого. Подливая ему спиртного всякий раз, как тот отпивал, она старательно задевала его «ненароком», но столь неощутимо, что то действительно могло сойти за правду.
- Но я плохая хозяйка, раз вы все еще не представлены,- разыграв недовольство собой, впрочем, быстро вернула себе миролюбие и спокойствие,- Исайя, позволь представить тебе Сессиль – наше личное солнце в этом мраке, Сессиль – это Исайя, наш сегодняшний загадочный гость. Он, верно, заглянул к нам ненадолго и повторно ошибки не повторит в дальнейшем, так что пользуйся, пока он тут.
Несмотря на все слова, негромкий голос был почти нежен и лишен всякого намека раздражение, лишь легкая ирония угадывалась в неожиданном переходе на «ты».
- Друзья зовут меня Сели, пожалуйста, зови так и ты,- легко и привычно переходя на «традиционную» здешнюю речь, полукровка продолжала лучиться радостью и уже подсела к алле ближе, легонько перебирая перья его крыла и делясь своим теплом.
Музыка проснулась для многих неожиданно,- музыканты все же отхватили себе по чашке пива, не лучшего, но зато даром,- и сразу же, без прошлого вступления с отсылкой к высшему свету, возвестила о продолжении танцев. Почувствовав то за несколько секунд до начала, Сессиль, подхватившись с места, потянула Исайю от стола, что бы успеть занять свободное место.

Плавные изгибы неутомимых рук, разлетающиеся юбки, под которыми то и дело совсем неприлично показываются икры, а то и бедра в разрезах, каких вы точно не увидите у благородных барышень. Перебирание гитарных струн,- то медлительное, то взлетающее к потолку с неведомой силой,- ловящие и поддерживающие ритм удары перкуссий и, неожиданно, кастаньеты откуда-то из середины зала. Толпа отхлынула подобно волне от рыжеволосой девушки в ярко-красном платье, а та закружилась, поднимая вверх и бросая вниз ладони, с зажатыми в них деревянными ракушками, отстукивая каждый свой шаг. Эльза. Конечно, она, кто еще мог так отдаваться музыке, бросаясь в нее словно в омут, не боясь ничего и никогда? Окружающие девушки тут же подхватили новую мелодию, отступая от своих мужчин на шаг, обходя, изгибаясь вокруг них всем телом как змеи. Это был неприкрытый соблазн, но столь чистый и открытый, что нельзя в том было усмотреть и намека на пошлость. Сели, на миг прислонившись грудью к спине Исайи, обняла его, но тут же отступила не давая ни оттолкнуть ни поймать. Здесь уже не нужны были чужие руки, казалось, тут мужчины вообще излишни, и все же танцевали женщины только для них, успевая вплетать в каждое свое движение ответ на малейшие их действие. В эту ночь в простом борделе под перестукивания туфель и хлопки ладоней рождался танец, но как и в любую иную. Никто здесь ничего не обещал, слова вообще были излишне – лишь руки, опутывающие невидимыми нитями да глаза в глаза, так, что б не отвести и не отвернуться. Сейчас было так легко забыть про эти неведомые «завтра» и «вчера», было лишь «здесь», и эта неумолкающая музыка, которая, кажется, вообще забыла, что всему приходит конец. Но она и не умрет, Ева это знала точно, даже замолкнув в зале, она будет продолжать играть в душах гостей, пусть недолго, но то и дело напоминать о себе случайными уличными отзвуками, манить вновь окунуться в нее.
- Не устал? – даже полукровке казалось, что прошла уж вечность.
Пары, сменяясь одна другой, незаметно исчезали на лестнице, ведущей в комнаты на втором этаже, но то выглядело уже так естественно, что никто бы и не заподозрил в недозволенном. Вопрос денег Ева поднимет лишь завтра, но до него еще так долго, что, кажется, он и вовсе наступит лишь через сотню лет, этот загадочный и почти забытый рассвет, возвещающий о возвращении в обычную жизнь, прощании с этой иллюзорной сказкой. Улыбаясь Исайе, Сели тоже незаметно подвела его в танце к лестнице, ступив уже на первую ступень.
- Пойдем со мной,- нежно выдыхаемые слова и глаза без лукавства и лжи, смотрящие даже не столь завлекающе,  сколь понимающе и с нескрываемой добротой.