Второе начало. 21 число месяца Новой Надежды 1647 год. Замок гильдии «Золотой феникс». Таллем.

- ...Завтра я вынужден отбыть в Мандран. - деловой разговор между супругами, не выходящий за рамки корпоративной этики, выглядел бы крайне удрученно и неуместно в контексте отношений мужчины и женщины, но лишь в том случае, когда речь не идет о фамилии Вайкерстаф. Кристиана, утонченная графиня с хорошим вкусом и острым языком сидела в уютном кабинете гильдийного замка напротив главы дипломатического отдела. Красива, умна и крайне стервозна, но всем тем привлекательна, по совместительству законная супруга Эрика, вышеупомянутого начальства и вампира с не менее заточенными разговорными способностями, пережившего четыре столетия и способного пройтись по оставленным за собой трупам, не взывая к жалости, совести и скорби.
- Ты нужна мне, посему будь готова к полудню завтрашнего дня. - редчайшая возможность услышать подобные слова от Эрика Вайкерстафа. Процент второго дубля в ближайшие десять лет приравнивается к температуре на Востоке - высокомерному вампиру крайне нечасто нужен кто-либо кроме работы и еды с миловидным лицом. Он поставил женщину перед неотвратимым фактом, как всегда. Предложить, не соизволит ли она, спросить, может быть она просто не может - нет, ни в коем случае. Эрик не разменивается на посторонние мелочи и мелкие неурядицы как подчиненных, так и пребывающих вне круга его влияния. Получил указания - выполняй.

22 число месяца Новой Надежды 1647 год, день-вечер. Частная компания по добыванию руды. Мандран.

Ломаные узоры, тонким слоем покрывшие стекла просторных окон в начале весны, что звучало словно нонсенс, но характер носило реальнее некуда, препятствовали обзору снующих по блестящему снегу прохожих, но из-за яркого солнца сверкали сами и таким образом не позволяли холлу погрузиться в уныние. Кристина в это время должна была обсуждать партнерство с магической академией, набор адептов в перспективную гильдию и постройку филиала академии Золотого феникса. Дар лоддроу видеть будущее сулил необычайную выгоду и реял полезной сделкой, все детали которой, откровенно говоря, за один день решить не получится. Эрик же вознамерился заключить договор для «Волмин» в области горной промышленности, вампир замахнулся на добычу синих кристаллов в кристаллических пещерах. Требовались внушительные денежные вложения со стороны Вайкерстафа и немалые усилия со стороны снежных рудокопов, которых еще нужно было уговорить на подвиг, однако это уже не вампирская забота. На данный момент единственное, что было известно наверняка: вампирам предстоит задержаться в обиталище снегов и сталактитов.
- Добрый день, господин Вайкерстаф. Прошу простить за ожидание. Пройдемте в кабинет. -  Лимори Крагенсон пригласил вампира присесть в обитое кожей кресло. Во внешнем виде лоддроу не было ничего примечательного: мужчина средних лет,  небольшого роста и аскетичного телосложения, с проседью в висках, которую едва заметно из-за светлых волос.
- Не стоит, господин Крагенсон, счет времени для меня давно утерян. - обменялся любезностью Эрик, помня, что на него работает целая корпорация и золото идет к нему руки даже когда он беспробудно изволит почивать. - Перейдем к делу. Вы получили последнее письмо?
- Да, получил. Ваши условия более чем приемлемы, но... - Лимори замялся, стараясь скрыть волнение с недовольством от факта первого.
Эрик терпеливо ждал. Кристаллические пещеры это не прогулка по парку, именно об этом сейчас размышлял Крагенсон, ни секунды не сомневаясь в способностях вампира, но озадачиваясь вопросом: понимает ли он степень, в которой опасность поджидает его под горными породами.
- Продолжайте, господин Крагенсон. - мягко произнес вампир, не выдержав нагнетающей тишины. Его крайне раздражали мнительные особи, не способные быстро решать вопросы.
- Меня устраивают все ваши условия кроме одного: посещение вами залежей синих кристаллов. - лоддроу вздохнул, словно избавил себя от тяжкого бремени, тянущего его на дно ядовитой реки своими колоссальными габаритами, но он ошибался. Это только начало.
- Что смущает вас в моем скромном требовании? - Эрик подбирал словосочетания, на которые иной раз просто не знаешь как реагировать. Только у вампира требование может быть скромным, но явным и непреклонным.
Лимори Крагенсон обдумывал ответ не долго и высказался коротко, полагая, что весь подтекст, вложенный в следующие несколько слов, успешно достигнет понимания вампира:
- Я не могу взять ответственность за вашу жизнь, господин Вайкерстаф.
- Позвольте уверить вас, господин Крагенсон, - Эрик подался вперед, сложив пальцы в замок на деревянном столе. Темные глаза не сводили взгляда с лица Лимори, в них читался хищный блеск и преддверие триумфа. Последующее предложение он нарочито проговорил медленно и четко, разрывая его части. - Никто. Никогда. Нигде. Не был. Не есть. И не будет ответственным за мою жизнь кроме меня самого, - вампир вновь откинулся на спинку кресла. - Я готов составить документ, подтверждающий, что в случае моей смерти ни на вас, ни на рабочих не ляжет ни грамма вины. - через мгновение вампир добавил - Но лишь в том случае, если вы действительно не будете виновны.
Эрик одарил собеседника мнимой улыбкой:
- В случае успешного сотрудничества цена будет удвоена.

22 число месяца Новой Надежды 1647 год, вечер. Снежный парк. Мандран.

Холод для вампира несколько менее губителен, чем для человека, но неприятность в виде окоченелых конечностей подстерегает каждого, кто не является лоддроу и разбалован климатом потеплее. Вайкерстаф отнести себя к нежным созданиям даже гипотетически не мог, но перчатками не пренебрег - натянул на отказавшиеся полностью сгибаться пальцы. Эрик только что вышел от Лимори Крагенсона с довольством в душе - тот принял и подписал договор. Работа начнется завтра же, медлить не было позволительным.
Холодный воздух мгновенно обдал лицо и щеки ощутили неизменную свежесть морозов, умиротворенную и вечною, как поколения. Шел мелкий снег, замерзшие водяные крупицы размеренно падали на волосы и плечи. Вампир двигался по направлению к постоялому двору, где заведомо отдал распоряжения по устройству своего отдыха. Чем дальше заходила беседа между Вайкерстафом и управителем, тем сильнее вытягивалось лицо последнего, но желание столь щедрого гостя - закон, и хозяин двора пообещал организовать все в лучшем виде, не имея на тот момент понятия, как именно будет это делать - впервые приходилось.
Эрик договорился с женой пересечься либо в парке, либо в постоялом дворе, если та не успеет покончить с делами до окончания переговоров мужа. Отправлять за ней экипаж не было никакого смысла, она бы все равно не воспользовалась предоставленной учтивостью. Ждать Кристину где-либо вампир также не намеревался, будь то помещение и скучное лицезрение стен, или же заснеженный двор и постепенное превращение в праздничное изваяние, которое очень любит лепить детвора во время зимних праздников.
[ Постоялый двор «Зимний очаг» ]

Отредактировано Эрик (2013-10-29 07:23:19)

[ Центральная торговая улица ]
31 число Благоухающей Магнолии 1647 года, утро

- Смотрю, держишь обещание по обеспечению меня яблоками, - Левифрон уже и думать забыл про яблоки и прочие детали, которые наговорил ей в контексте обсуждения пристрастия к анафэрису, а потому на заявление рыжей смог ответить только растерянным лицом. Что было, в общем-то, неудивительно, учитывая, сколь дырявая была у алхимика память.  Девушка же столь увлеклась купленным угощением, что, кажется, и вовсе не обратила на забывчивость спутника внимания. – Ну, очень специфичный вкус. У каждого свои пристрастия в еде. Кто-то вообще насекомых жарит. Ты пробовал когда-нибудь? Я бы, наверное, рискнула, главное в этот момент не смотреть.
- Когда я работаю, мне можно подсунуть что угодно, я съем, не глядя, только ради того, чтобы от меня отстали. У нас в Мерноте не принято есть такую экзотику, в зимнее время у нас в основном мясо и закатки, но и чувством юмора люди не обделены, особенно когда дело касается ушедшего в себя алхимика.
Они ведь, конечно же, и не подозревали, что Герхен прекрасно осознает свою страсть к изысканиям и собственное равнодушие ко всему вокруг в такие дни, недели и даже месяцы в особенно запущенных случаях. Это ничего не меняло, но становиться жертвой шуточек было куда менее неприятно, если ты не был совсем ж беззащитной жертвой. Хоть знаешь, откуда может в очередной раз прилететь.
Брать еще каштанов Эбигейл пока не стала, вместо этого решила опробовать яблоко. Алхимик не очень представлял, как это произведение кулинарного искусства есть, а потому с интересом наблюдал за действиями рыжей. Как он и ожидал, карамель оказалась хитрой ловушкой.
- Ошторожно ш яблоком.
Кивнув, Филин откусил совсем чуть-чуть, тут же увязнув. Ощущение карамели, прилипшей к зубам, не радовало, скорее даже весьма раздражало, но само угощение оказалось очень даже ничего. Алхимик не мог сказать, что стал бы есть такое каждый день, ибо неудобно и как-то совсем не просто, но отрицать очевидное нельзя – было вкусно. Для сравнения мужчина закинул в рот пару каштанов, покрытых уже застывшим шоколадом. Рыжая была права – вкус был как минимум непривычным, но Левифрону понравилось. Такое угощение в качестве быстрого перекуса он бы освоил на постоянной основе.
- Никак не могу избавиться от ощущения, что скоро Новый Год, - произнесла Эбигейл, когда они покинули центральную торговую улицу, полную народа, и вышли в менее приметный переулок. Атмосфера сказки и праздника тут была даже сильнее из-за ощущения сокровенности, а толкучки – в разы меньше. Идеальное сочетание. - Вот знаю, что не так уж давно он был, но здесь... Видимо снег всему причина. Вот так надоест лето, шагнул в телепорт, и снова можно елку наряжать.
- Знаешь, чем так хорош Новый год? Тем, что он случается раз в год. Не приедается и не становится обыденностью.
В этом и заключалась львиная доля чудесности этого праздника. Его ждали целый год, к нему готовились за месяц, а то и два, в этот день семьи и друзья собирались вместе, чего не случалось в другие дни, каждый получал подарок или хотя бы доброе слово, и вся эта масса людей смотрела вперед и ожидала новых добрых перемен, которые должен был принести бой колоколов на ратушах и храмах. За окном при этом пушистыми хлопьями падает снег (Южные земли не в счет), уже нападавший покров блестит при свете луны, а на площадях проходят гуляния. Сколько от этого всего остается лоддроу, которые видят подобную картину каждый день без перерывов на иные сезоны? Им и снег уже приелся, и холод уже не приносит с собой томительное ожидание праздника, и Новый год круглый год. Им бы Ильгину Купалу справить – да где ж ее дождешься в этой вечной мерзлоте.
На смену улицам и переулкам перед Левифроном и Эбигейл вырос парк. По мнению алхимика, парки были красивы только в теплые поры года, зимой же любоваться оставалось только беседками да мостиком через замерзшую реку – от деревьев, кустов и прочих гипотетических растений оставались только торчащие из сугробов палки. Зато Клейму тут было раздолье, местных в больших количествах не наблюдалось, ибо день был рабочий, и Герхен без зазрения совести выпустил ошейник из рук. Волкодав тут же ринулся бороздить просторы сугробов.
У одной из беседок Герхен остановился, чтобы доесть яблоко. Карамель застывала в стекло, как и шоколад, грозясь сделать поедание лакомства еще более проблематичным, чем до этого. Передав каштаны рыжей, алхимик протолкнул яблоко дальше по палочке, к середине, чтобы можно было взяться за шпажку двумя руками.
- Не замерзла? – поинтересовался мужчина где-то между вторым и третьим укусом.

- Нет, - тут же откликнулась Эбигейл, подходя следом к беседке. – Не могу сказать, что мне совсем не холодно, но я утеплилась, а потому мне вполне комфортно.
«И то ладно».
Важно было не пропустить тот момент, когда оба стали бы замерзать, ибо в этом случае им нужно было немедленно найти таверну и обосноваться там до полного отогревания, заливая в себя очередной чайничек с чаем, а то и хваленное вино лоддроу со специями. Яблоко, разумеется, уже остыло, да и каштаны едва-едва теплились на самом дне. Последнее было делом времени, потому что пакет с угощением рыжая поставила на ледяные каменные перила, приговорив тем самым шоколадные каштаны к неминуемому остыванию, а то и превращению в замерзшие леденцы. Утешало только то, что в их компании был маг огня, и если его вежливо попросить, он наверняка мог элегантно подогреть пакет. Если, конечно, не испугается, что алхимика снова переклинило, как в эпизоде с кашей.
- А здесь очень спокойно.
Грехен только отстраненно покивал, сражаясь с карамелью. Она застыла и теперь хрустела на зубах, как конфета-сосулька. Яблоко тоже окзаалось жестковатым, урожай явно был едва ли не последним в этом году, немного недозревшим, чтобы яблоки дошли к весне, а не сгнили. Его было куда приятнее есть, когда его обволакивала горячая патока, а не оранжевое стекло. Но все же Филин успешно справлялся с ним, пока не остался один огрызок, который мужчина снял со шпажки и доел уже классическим способом.
– Я слышала, как ты говорил с женщиной в лавке. Я бы не смогла переехать сюда. Даже если не учитывать вечный холод, то для меня такой ритм слишком уж холодный. Мне кажется, даже отец никогда сюда с театром не приезжал. Ты думал когда-нибудь о том, где бы тебе хотелось жить помимо Налии?
- Думал, конечно, когда был моложе. Тогда казалось, что было бы здорово уехать куда-то, попутешествовать, узнать что-то новое. Но алхимикам, практикующим запретные знания, путь куда-либо заказан, я просто не смог бы заниматься любимым делом вне стен гильдии. Без дальних земель я проживу, а вот без науки – нет. Пришлось отказаться от глупостей.
Когда-то Герхен грезил поездками в такие заповедные места Фатарии, куда большинство ученых лишь мечтают попасть, поисками тех знаний и трав, о которых знают только из легенд. Он хотел посетить Аморию, закрытый край, не тронутый влиянием иных рас, или земли ярантов, столь же самобытные, как и тысячу лет назад. Такие исследования стали бы достойным этапом его жизни, открыли бы что-то принципиально новое, показали другую грань материального мира, которая непременно нашла бы отражение в теориях Филина. Может, смерть и изгнание дали бы ему возможность хотя бы отчасти осуществить то, что могло оставаться лишь неосуществимой мечтой в восемнадцать лет? Сейчас алхимик больше не мог запереться в лаборатории и искать отговорки. Теперь у него даже угла своего не было, а из всей собственности – медальон, кольцо и сапоги.
- Наверное, следующей моей поездкой будет Сар-Тарак, если планы не изменятся. Ну, мне бы хотелось. Повидалась бы с семьей, забрала бы кое-какие вещи и реквизит. Да и просто бы решила, что мне делать дальше.
Хорошо ей все же было. Левифрон с какой-то тоской приходил к мысли, что он тоже хотел бы иметь место, куда можно было бы вернуться, отдохнуть, подумать. Наверное, со временем оно появится, когда все встанет на свои места и образуется, но ныне о таком приходилось лишь мечтать. Радовало лишь то, что присутствие рыжей не позволяло какой-то связи с реальностью разорваться. Не будь ее тут, Левифрон был бы попросту выброшен в океан своей новой нежеланной жизни без малейших ориентиров. Для неприспособленного к реалиям повседневности человека это было хуже смерти.
«Надо и мне подумать о том, что я буду делать дальше. Нужно найти хоть что-то, ради чего стоило бы продолжать просыпаться по утрам».
Задумавшись, мужчина не заметил, что девушка обогнула беседку и подкралась к нему со спины, уже готовя коварное и холодное оружие. Она поняла историю про чувство юмора ловчих самым превратным образом, порешив, что тоже может поиздеваться над беззащитным алхимиком. Без жестокости, конечно, исключительно добродушно, но не менее неожиданно. Герхен, разумеется, купился, когда с удивлением обернулся после того, как ему в спину прилетел первый снежок. Он успел только выцепить взглядом рыжую шевелюру, ниспадающую по темному плащу – и ему тут же прилетел второй ком снега. Прямиком в лицо.
От неожиданности Герхен сделал неосторожный шаг назад, споткнулся о бордюр дорожки и сел прямиком в сугроб. Лицо горело. Дабы его совсем не отморозило, мужчина поспешил смахнуть снег и вытереть талую воду сухой частью плаща. Когда со всем этим было закончено, на рыжую глядел красный, будто ошпаренный, лик, на котором ясно читалось возмущение.
- Если б я знал, что ты такая подлая, то съел бы твое яблоко сам.
А в Эбигейл уже летел ее собственный снеговик, оставляя за собой шлейф из снежной пыли и распадаясь на составные части, в отместку брошенный неведомой силой. Сам же Герхен уже лепил снежок подобротней, а за ним – другой. Подниматься из сугроба он не торопился, там на удивление хорошо сиделось, да и сырья на боеприпасы было завались.

Левифрон не ведал, что за древнюю магию применила Эбигейл, когда начала игру в снежки, но она помогла. Мрачные и тоскливые мысли исчезли, будто их и не было вовсе, а тяжесть нынешнего существования сменилась легкостью. Как может быть иначе, если твоя главная жизненная проблема – не получить снежком в нос? Не смущали ни уже покрывшиеся ледышками варежки, ни мокрые штаны, свитер и плащ, которые не были предназначены для сидения в сугробах, а уж для лежания – и подавно. Не было дела и до холода, потому что разгоряченное беготней и сражением тело перестало его воспринимать. Забылись и ныне разбросанные по беседке каштаны, которые задел шальной снежок. Далекие вещи вроде амнезии Альвэри и безответственности Бэя вовсе стерлись, ибо им не оказалось места в этом зимнем дне. Удивительная свобода. Герхен много раз пытался убедить себя, что нужно заканчивать нести судьбу всего мира на своих плечах, что хватит спасать всех и каждого, трястись за их жизни, вытягивать из любого дерьма, в которое им хватит ума закопаться. Цена слишком высокая, так зачем ее платить, если можно существовать и без звания «мессия»? Мессии не играют в снежки и не умеют смеяться.
Лицо Эбигейл раскраснелось и грозило обветриться, его собственное, как догадывался Филин, было не в лучшем состоянии. Утирать его плащом или варежками было изначально бессмысленным занятием, все мокрое. И хотя заболеть было как-то не страшно, врачебное нутро просто требовало взять себя в руки, отмахнуться от радостного безразличия к неприятностям и пойти куда-то сушиться. Да хоть снег из сапог вытряхнуть, в конце концов! Спустя некоторое время, когда спину все же начало подмораживать, здравому смыслу удалось достучаться до своего владельца, но тот уже переключился на другое. Рыжая явно не торопилась слезать с него, да и смотрела странно. Закралось страшное подозрение, что она сейчас устроит какую-то пакость, что ее ладонь уже загребает снег, готовясь бессовестно засунуть оный ему за шиворот в отместку за устроенный ей водопад. Улыбка на лице дрогнула, сам мужчина напрягся, готовясь то ли отражать атаку, то ли задействовать магию. Реакция у него была ни к черту, потому все равно бы опоздал, но и просто уподобляться поверженной жертве нельзя. И вот так, ожидая продолжения войны, Филин совершенно упустил из виду, что причиной поведения рыжей может быть что-то принципиально иное. Так и упускал, пока ожидаемая снежная атака, преисполненная хитрости и коварства, не превратилась в поцелуй.
Как прежде веселье смело тревогу и печаль, так и ныне смятение уничтожило малейшие следы радости. Эбигейл сделала единственное, что заставило Герхена по-настоящему растеряться. Удивление выбило почву из-под ног, мысли разлетелись, как пыль от снежков. Такой пустоты в голове алхимик не ощущал решительно никогда, лишь один-единственный вопрос занимал все освободившееся пространство:
Что происходит?
И с каждой секундой он стучал в висках все громче. И пусть даже в самой ситуации не было ничего из ряда вон, даже книжные знания подсказывали, что порой подобное случается, если мужчина и женщина вынуждены сосуществовать и делить невзгоды и переживания, мозг отказывался подобный поворот событий понимать и принимать. Это могло быть шуткой, праздным любопытством молодой девушки, отвлекающим маневром, даже откровенной суккубьей издевкой. Только не искренним интересом и влечением, нет. Кому на этом свете нужны были алхимики, не блиставшие внешностью героев, не могущие рассказать пару баек о своих приключениях и даже не владевшие хоть какими-то богатствами, пусть даже совсем не тянущими на такое громкое слово. Алхимики, для которых дороже своих изысканий и бесконечного прогресса быть ничего не могло. Те самые люди, с которыми даже просто разговаривать за обедом было неимоверно трудно. Но даже если нашлась такая любительница острых впечатлений, которой нравилось идти своим путем, то и ее бы отвернуло от такого подарка судьбы после тех откровений, которые довелось слушать рыжей прошлым вечером. Про то, что шадосов по определению любой здравомыслящий человек должен был ненавидеть, стоило промолчать, это настолько очевидный факт, что обсуждению он не подлежал.
Вывод оставался прежним – где-то был подвох, причем не самый приятный. Можно было спокойно воспринять неожиданный снежок в лицо, но подобные поступки, рожденные от недоброго любопытства, злого, нельзя было спускать.
Если только, конечно, Эбигейл и правда не сошла с ума и не умудрилась пойти против всех законов здравого смысла и логики. Все таррэ рано или поздно заболевали безумием, у всех них со временем начинали проявляться странности поведения, вполне ожидаемо – согласно особенностям вида. Ведь если подумать, рыжая болезненно реагировала на все попытки ее прогнать, требовала позволить ей остаться. Она переступила через его исповедь и ничем не показала, что она ее задела или впечатлила. Эбигейл банально не сбежала. А ведь были и куда более мелкие вещи, которые он не замечал: девушка еще в Кривом Роге пыталась оказаться рядом и завести разговор, порой – даже слишком натужно. За отсутствием опыта такие детали терялись, оставались без его внимания, но теперь, когда девушка поставила его перед фактом, картинка собиралась, все упущенное становилось на положенные места.
И вывод изменился – Эбигейл сошла с ума. Иного просто не могло быть. Разве что…
Когда таррэ снова выпрямилась, Герхен протянул руку и коснулся ее лба. Холодный, разумеется. Как же ты определишь температуру на таком морозе, доктор? Только щеки были горячие и раскрасневшиеся, но будь по-другому, рыжую стоило бы заподозрить в серьезном обморожении.
- Скажи мне честно – ты снова курила? Перед тем, как я пришел, да? Или у тебя еще что-то запрятано, кроме анафэриса? Я не буду ругаться, - и он и правда не был способен злиться и отчитывать ее – слишком был растерян.

Если что-то Левифрона и радовало, так это та же растерянность, но уже на лице Эбигейл. Сумасшедшие явно не умели анализировать свои действия, как не были на это способны и люди под воздействием психотропов, но девушка как будто бы сомневалась, что сделала все правильно. Да и стоило признать, что вела она себя слишком адекватно для сумасшедшей или накаченной анафэрисом, уж Герхен, как врач, должен был это признать, пусть даже здравый смысл вопил, что только это может служить оправданием ее поступку. У нее не было расширенных зрачков, дыхание было ровным, оно сбилось лишь при перестрелке снежками и беготне по сугробам, даже внешних следов учащенного сердцебиения не было заметно. Как не было и всех обратных симптомов, если наркотик действовал не на возбудимость, а на успокоение и галлюцинации.
А уж когда она рассмеялась, осознав, куда он забрел в своих мыслях, и вовсе не оставилось никаких сомнений в ее адекватности.
«Она ведь может быть просто такой же ненормальной, как Альэри. Та тоже абсолютно здорова психически, но при этом разума – ноль».
Такое оправдание подходило даже больше предыдущих – но шокировало в разы сильнее, ибо шло против логики, которая исправно работала десятилетиями. Эбигейл могла не быть больна, могла не принимать наркотики, заставлявшие ее теперь делать странные и необъяснимые вещи, но если все это не было какой-то нездоровой шуткой, то ответ был прост: рыжая умудрилась рассмотреть в Левифроне мужчину, а не просто странного парня, страдающего припадками агрессии и режущего на досуге единорогов.
Это ставило в тупик. Человеческие отношения были для Герхена абсолютно чуждыми, он избегал их, а они чурались его, как прокаженного. Двадцать семь лет алхимик прожил без них, не научившись ни заводить друзей, ни уж тем более любить кого-либо, кроме своего зверья, но, видимо, настал тот день, когда они постучались в дверь, приняв облик рыжей суккубии. Пугало понимание, что больше от них не отмахнуться, что он, по большому счету, сам же их позвал и распахнул дверь, когда попросил девушку остаться с ним хотя бы ненадолго. И не заметил даже. Так ли удивительно, что она это почувствовала и потянулась к нему? Наверное, любой на его месте заметил бы это куда раньше, но не Левифрон. Ему было бы куда сподручнее препарировать человеческий мозг и сердце, чем понять их.
Рыжая наконец слезла с Филина, поднялась на ноги и протянула ему руку. Взаимодействовать с Эбигейл теперь было откровенно страшно, но совсем уж сконфузить ее было бы нехорошо, а потому руку алхимик принял. Весьма условно, потому что последнее дело – всем весом на девушку наваливаться. Как только удалось выйти из сугроба, Герхен тут же отряхнулся, хотя от этого уже мало толку было. Все, что могло намокнуть и заледенеть – намокло и заледенело.
– Нет, я ничего не принимала. Ты поверишь мне, если скажу, что я просто этого захотела?
Алхимик очистил шнуровку сапогов от снега, чтобы он не попал внутрь, выпрямился и прямо посмотрел на рыжую.
- Не очень, - честно ответил он. Смысла юлить он не видел. – Потому что в моем понимании у тебя нет ни малейших причин этого делать. Другое дело, что если откинуть сценарии со стремительно резвившимся сумасшествием и влиянием наркотиков, то иного варианта просто не остается, если, конечно, ты не издеваешься. Я не знаю, как у вас, суккубий, с чувством юмора, полагаю, оно весьма своеобразное, если вы одним взглядом можете заставить человека сделать что душе угодно. Но даже если и не издеваешься... – слова забуксовали. Ну не укладывалось подобное в голове, уж с большей вероятностью Альвэри бы раскаялась во всех грехах и постриглась в монахини, приняв обет молчания до конца своих дней. – Просто объясни мне и все. Это не та задача, которую я могу решить сам.

Эбигейл начала было отрицать, что суккубья магия способна заставить несчастную жертву исполнить все желания таррэ, но сама же осеклась. Действительно, их расовая магия мало интересовала алхимика. Напротив, у него было бы куда меньше вопросов, используй она на нем особую способность – там о каких-то чувствах и эмоциях и речи бы не шло, обыкновенное ментальное воздействие объяснения не требовало. Здесь же имело место что-то другое, более человечное – и оттого куда менее понятное.
- Ты, кажется, мне нравишься, - подтвердила все подозрения рыжая. Говорила она спокойно, совершенно ломая образ смущающихся и заикающихся девушек, под которыми бы в такой ситуации плавился снег. Для нее такие вещи, видимо, и правда не являли собой ничего особенного, все равно что поздороваться. То ли раса сказывалась, ведь согласно устоявшемуся стереотипу, слова «суккубия» и «скромность» даже рядом стоять не могли, то ли актерское ремесло, вынуждавшее девушку каждый раз выворачивать душу на сцене, что сделало подобный акт обыденным. Герхен был очень далек от искусства, но даже он понимал, что огненное шоу ничем не отличается от классических постановок с ролями и репликами. - Ты умный и привлекательный. Ты меня, конечно, иной раз можешь выбесить этим своим вечным всезнайством и таким видом, что все мы стоим на ступень, а то и несколько, ниже тебя.
Это был один из тех кирпичиков, который складывал стену непонимания между алхимиком и Эбигейл. Герхен прекрасно знал, как раздражает людей, как их иной раз едва ли не трясет, когда он читает нотации, а потом – о пресвятые боги! – оказывается прав. И что тут греха таить, Филин и не скрывал, что считает абсолютное большинство людей если и не непроходимыми идиотами, то как минимум глупцами, которые никогда не хотят лишний раз подумать, узнать что-то новое или хотя бы послушать более смыслящих в теме специалистов. Просто он направлял это чувство не в сторону ненависти, а на неудержимый альтруизм, на помощь всем этим людям хоть немного возвыситься. Разумеется, от этого более приятной и легкой в общении личностью он не становился, но Эбигейл по какой-то причине закрывала на это глаза. Прочие же его явные недостатки она даже не упомянула. Оставалось только гадать, осознавала ли она их масштаб, или предпочла махнуть на них рукой.
«До следующего голодного припадка, когда ей вся эта авантюра уже не будет казаться такой радужной и сказочной».
Внутренний скептик вернулся на положенное ему место.
- Я не пытаюсь над тобой издеваться. Наоборот, думала, что тебе понравится. Мы так хорошо проводили время, и все вокруг просто располагало к этому поцелую. Зачем сейчас задумываться, почему я это сделала? Иногда надо расслабиться, жить здесь и сейчас, не думать ни о прошлом, ни о том, что будет завтра, - она подошла совсем близко, и Левифрон едва подавил желание инстинктивно сделать шаг назад. Его никогда особенно не смущало приближение людей и нарушение личного пространства, если это происходило не во время работы, но теперь, когда оное уже имело некий контекст, алхимик чувствовал себя неуютно. С места он, впрочем, даже не дернулся, сказав себе, что такая дикая реакция - это уже ненормально. Рука рыжей легла ему на грудь, и ничего страшного не случилось. - Не паникуй, сейчас же все хорошо.
Удивительным образом Левифрона не волновали ни возможные недостатки Эбигейл, ни ее неспособность разделить с ним хотя бы часть того, что занимало львиную долю его интересов, ни даже то, что она была наполовину мужчиной, хотя казалось бы! Волновал сам факт того, что нужно либо впустить человека в свой мир затворничества и социопатии, либо прогнать его, кукуя в этом пузыре в одиночестве дальше. Разумеется, все нутро вопило гнать рыжую с ее сладкими речами, не дать стенам этой крепости пасть, да вот разумом Герхен понимал, что жить так, как раньше, уже не получится. Больше нет лаборатории, где можно запереться, нет надежного тыла, который всегда поддержит. Именно поэтому он попросил Эбигейл остаться. Все уже было подготовлено и сделано, так действительно, чего паниковать? Нужно было учиться жить заново, уже в других условиях, причем он сам уже ясно показал, какие условия ему хотелось бы видеть.
- Ты права, - в итоге выдал Филин, вздыхая. – Не пойми меня неправильно, просто раньше я куда чаще имел дело с колбами и мензурками, чем с людьми. Живыми и в сознании, я имею в виду. В этом деле ты можешь накинуть себе пару десятков ступеней надо мной. Я даже не знаю, что теперь со всем этим делать.
Рыжая так и не отряхнулась, по-прежнему воображая себя снежным воителем. Снег потихоньку подтаивал и впитывался в ткань, что грозило последствиями. Это показалось Левифрону куда важнее, чем разборки, кто кому нравится, ведь дороже здоровья в этом неприветливом крае ничего не было, и пока девушка пыталась словить его взгляд, он отряхнул ее плащ и волосы. Только после этого он посмотрел на нее в ответ.
- Уверена, у тебя это не пройдет через час-другой? Или, скажем, завтра? Может, у тебя просто слишком хорошее настроение? Я не очень хорошо отношусь к человеческому непостоянству, особенно после всей это истории.