Начало игры.
13 число Благоухающей Магнолии.
1647 год от подписания Мирного Договора.
Утро-день.
офф.
Повторюсь - не пост, а какашка. Одежда - внешний вид - в пристанище описан максимально подробно.
«Эй ты, уродина! Cкажи своё имя!
Ну, как правило, меня называют Реальностью.»
Обычно творческая масть, раскаленная добела страсть, отчаянная тяга до заклинаний, метких как стрелы, и великих открытий является разуму в ту пору, когда грань между «до» и «после», – истончается. Становится подобной почти незримой полосе света, толщине зеркальной дымки; прообразу иллюзии, натуральному снисхождению и колкой насмешке. И все длинные истории следует начинать именно с таких граней, а вернее – всплывающих в голове воспоминаний. О, кажется, что это мелочь, сущий пустяк. Всего лишь отголосок давних лет, что заметены метлой ведьмы, и выброшены из головы, словно свалявшийся клубок волос и пыли. На самом деле, это ничуть не менее, чем тонкий и гаденький шепот интуиции, который пляшет на грани подсознания и кажется, сходит с ума. Когда колёса будущего и прошлого – замыкаются в резонансе, и пожирают собственный хвост змеем вечности.
В настолько эфемерную и чувствительную пору жизненных переломов, когда у женщины, тогда ещё – юной девушки, хватало чувств и восторга на совершенно невозможные, героические авантюры, она часто путешествовала со своим другом. С ним впервые увидела Таллем. В те далекие годы, как бы фантастически это не прозвучало в нынешнем тысяча шестьсот сорок седьмом году, и какой бы ложью не показалось, единственными вещами, что тревожили пылкое сознание и изобретательный ум девочки, были: магическая практика, да попытки сохранить состояние своего костюма в приемлемом для людского общества виде. Места так часто ассоциируются у нас с людьми, что, признать, эти же места склонны взывать к ностальгии и потаенным хранилищам в подвалах пыльной натуры. Так, Шанталь могла бы уверить, что почти физически ощущает, как вновь нежно переплетает свои девичьи пальцы с мужскими, как Эвель тащит за собой её хрупкое тело, вперед к приключениям, и едва слышно, со злостью шепчет: «Наша парочка – явно вызовет подозрения». Он, как обычно, собирается влипнуть в очередную неприятнейшую историю, после которой они будут сверкать пятками, словно зайцы, перепуганные огненной лисицей.
Сколько лет прошло? Нет сил на то, чтобы поверить в то, что когда-то она, нынче архимаг и почтенная донна, занимающая должность в министерстве, преодолевала эту дорогу не в двуколке, арендованной вместе с кучером на ближайшей почтовой станции, а собственными ногами, осматривая грязный мыс туфли и покалеченные, багряные колени, превратившиеся в месиво содранной кожи. Даже в то, что она некогда, и морально, и физически, была истощена настолько, что теряя силы, совершенно нелепо взмахнув руками, споткнулась о камень, и, сделав невероятный кульбит, чудом не сломала свою лебединую и неестественно длинную шею. Жертвой её падения оказалась не только собственная, подмятая под тело конечность, что на следующий день окрасилась и зацвела, как плоды гниения, переливами сине-черных полотнищ, но и ветхая, деревянная табличка, выплюнутая влажной землей. Грязь облепила лунную щеку, табличка упала поверх второй. Выжженная буква «З» неделикатно впивалась в глаз кривизной своей визуализации. Руки Эвеля схватили её за плечи и приподняли, как робкую синичку с сломанным крылышком. Тогда Шанталь всхлипнула и рассмеялась, страшно и невротически. Она не хотела походить на ручного зверька, но не было сил даже на малейшее сопротивление. Она так давно не ела, её охватывала такая брезгливость и такое уныние, что её никак нельзя было назвать эмоционально стабильной, или держащей все под стальным контролем, которым она славится нынче. Тогда, утирая злую слезинку-сапфир, впившись со всей силы в предплечья друга, девушка молвила:
-Вот потеха, Эвель! Придавило табличкой с надписью «Здесь убит человек». Это провидение, или чья-то воля? Нехорошее знамение!
Шанталь поморщилась, впиваясь костлявыми пальцами в мягкую, красную подушку сидения. Она не всегда любила вспоминать минувшее, а особенно тогда, когда эти воспоминания лезли злыми призраками из табакерки. Настойчиво, невероятно навязчиво. Да, она не всегда была значимой фигурой, но всегда – существом не от мира сего.
Был период, в который она больше всего походила на существо земное - когда была неумелым магом, пусть и необычайно талантливым. Магом-теоретиком, но никак не практиком, едва вышедшим за рамки подростка, разуверившимся в себе ребенком, потерявшим всякие надежды. Впрочем, она всегда была серединой между флегматиком и меланхоликом, а такие натуры очень незначительно меняются со временем.
Той таблички давно нет на месте, но Таль, все так же, по привычке ищет её прозрачными, жемчужно-серыми глазами и тяжело вздыхает. Все возвращается, и вертится, словно полая сфера. И сразу вспоминаются те шарики-сувениры, с фигурками внутри. Потряси – и вот она, магия. Идет снег.
В остальном Таллем не вызывает у неё сильных эмоциональных волнений. Достаточно и того, что всякое древнее существо, в какой-то степени, лирик. И критик. Критик времени, всего, и более остального – самого себя.
Шанталь открывает портфель, и как всякий занятой, уполномоченный человек, занимающий высокую должность, даже в свое свободное время – выпадает из реальности, занимаясь работой. Она погружается в бумаги. Ей вовсе не по нраву та небрежность, непочтительность, безответственность, с которой она воочию столкнулась, и уж тем паче – о которой прочла в письме Гевельер. Из-за мелочи приходится бросать дела и срываться с места, и, как обычно, решать все сугубо самостоятельно. Её отвлекает голос кучера:
-Госпожа, мы въезжаем в Таллем. Куда вам угодно направится?
-Мне угодно направится в филиал министерства.
Бедные сотрудники не представляют, что их ждет, ровно как не ожидают визита. Они задерживают ведомости более месяца, не выдают его на руки тем, кто приходит за ними с официальной бумагой. То, что едет к ним в гости – гораздо хуже всякой комиссии, и пересчитает им все кости, после чего запихнет одну из них – глубоко в глотку. Её охватывает злорадство, вызывающее немую, но многозначительную дрожь. Игра начинается.
Когда они прибывают к зданию, её маленькая ножка твердо ступает на землю, она давно не похожа на ту девочку, имеющую тесные отношения с злополучной табличкой, страдающую черной меланхолией и неуверенностью. Шанталь Эвнике давно стала женщиной-кошмаром. Она обходит грязное пятно, пыль совершенно не садится на её дорогую, кожаную обувь, а какой-то юнец, стерегущий вход, абсолютно безалаберно вопрошает:
-Кто смеет?
Женщина хрустит костяшками пальцев, разминает шею, и делает тяжелый шаг вперед. Резко поднимает белую, маленькую ладонь, и говорит совершенно неожиданным тоном, ледяным и бьющим, как плеть. Гласом, совсем не сочетающимся с её внешним видом:
-Гости из Ацилотса. Принимайте проверку, уважаемые. Хлеб, соль, все дела.
Магистр выходит из здания далеко за полночь. Она озлобленна, всколочена и невероятно устала. Каждый нерв в её теле воспален, напряжен, натянут – как струна. Она не любит кричать, но сегодня исходила на нет; горло невероятно саднит, дерет, руки ломит, в голове трещит. Если она думала что в Ацилотсе – половина сотрудников криворуки, другая половина – ленива, то она просто не бывала в Таллеме. Такого безобразия она не видела уже добрый десяток лет, а такого ведения документов – и подавно, за всю свою жизнь. Ей пришлось вырывать ведомости едва ли не зубами, и поскольку, она не является ни доброй, ни жалостливой, то в ближайшую неделю, всех этих прохиндеев – снимут с должностей. О семьях и детях – говорить поздно, как и писать жалобы.
Хочется выпить, а потому она идет в самое приличное заведение из тех, которые помнит. Приходится выложить свой кинжальчик и передать в руки точно хозяину, Шанталь слишком переживает за его сохранность. Голоса раздражают её, и потому, заказывая пинту сидра, сжимая виски, архимаг молча, пошатываясь, со спины больше похожая на мальчишку в богатых одеждах, нежели на женщину, присаживается за свободный стол, в наиболее темном углу, укрываясь от желтого света, танцующего по очертаниям её тела и мраморности лика. На какую-то минуту, едва не испустив чудовищных вздох, она склоняется к столу, и касается горячим лбом вечно ледяных рук. За соседним столом решили обсудить чирей. Прикладывая пальцы к вискам, и массируя их, она прогибается в спине, почти неестественно перегибаясь через спинку стула. Ей нужно подумать, в каких формулировках написать отчет. Подумать и решить – срочно. Сделать вдох.
Отредактировано Шанталь Эвнике (2015-09-08 12:39:09)